Когда мы отошли на четверть мили по ту сторону города, стало поспокойнѣе; мы шли грустные и безмолвные, размышляя о нашемъ положеніи и о несчастныхъ товарищахъ, которыхъ мы принуждены были бросить; мнѣ все представлялось, что я ихъ вижу передъ собою умоляющими о помощи. Оглянувшись, мы увидали нѣсколькихъ не очень тяжко раненыхъ, почти нагихъ, потому что русскіе сняли съ нихъ платье и бросили. Намъ посчастливилось спасти нѣсколько человѣкъ, по крайней мѣрѣ, временно; поспѣшили дать имъ все, что было возможно, чтобы прикрыться.
Въ тотъ день императоръ ночевалъ въ Лядуѣ, деревнѣ съ деревянными лачугами; нашъ полкъ расположился бивуаками немного подальше. Проходя по деревнѣ, гдѣ поселился императоръ, я остановился возлѣ жалкой лачуги погрѣться у разведеннаго тамъ огня; туть мнѣ посчастливилось опять встрѣтить сержанта Гиньяра съ его венгеркой-маркитанткой. Съ ними я поѣлъ похлебки изъ крупы и конины, чѣмъ и подкрѣпилъ свои силы. Въ этомъ я сильно нуждался, такъ какъ былъ очень слабъ—цѣлыхъ двое сутокъ я почти ничего не ѣлъ. Гиньяръ разсказалъ мнѣ, что въ сраженіи полкъ его сильно пострадалъ, потерпѣвъ значительную убыль, но это ничто въ сравненіи съ нами—онъ зналъ, какое количество людей мы потеряли въ ночномъ сраженіи съ 3-го (15-го) на 4-е (16-е) и въ теченіе послѣдующаго рокового дня; въ эти дни онъ, по его словамъ, постоянно вспоминалъ обо мнѣ, и те-
