на колѣняхъ, обагряя снѣгъ своей кровью; они подымали руки къ небу, испуская раздирающіе душу крики и умоляя о помощи, но что могли мы сдѣлать? Вѣдь та же участь ежеминутно ожидала насъ самихъ; отступая, мы принуждены были оставлять на произволъ судьбы всѣхъ, кто падалъ въ нашихъ рядахъ.
Проходя по мѣсту, которое занимали фузелеры-егеря, расположенные вправо отъ насъ и шедшіе впереди, и въ то время, какъ нашъ 5-й батальонъ, въ составъ котораго входилъ и я, образовалъ аріергардъ и крайній лѣвый флангъ отступленія, я увидалъ нѣсколькихъ изъ своихъ близкихъ товарищей распростертыхъ мертвыми на снѣгу и страшно изувѣченныхъ картечью; между ними былъ молодой унтеръ-офицеръ, съ которымъ я находился въ близкихъ дружественныхъ отношеніяхъ: звали его Капонъ; онъ былъ родомъ изъ Бомы и мы считали другъ друга земляками.
Пройдя позицію фузелеровъ-егерей и находясь уже у входа въ городъ, мы увидали по лѣвой сторонѣ, шагахъ въ десяти отъ дороги, прислоненныя къ первому дому пушки, которыя, защищая насъ, стрѣляли по приближавшимся русскимъ войскамъ; при орудіяхъ находилось около сорока человѣкъ канонировъ и волтижоровъ; то были остатки бригады, командуемой генераломъ Лоншаномъ изъ императорской гвардіи; онъ, самъ находился во главѣ остатковъ своихъ войскъ—задавшись цѣлью или спасти ихъ, или умереть вмѣстѣ съ ними.
Завидѣвъ нашего полковника, онъ подошелъ къ
