ночи, чтобы на разсвѣтѣ прибрать привезенные трупы. Они распрягли свою лошадь и ввели ее въ церковь.
Я проспалъ кое-какъ остатокъ ночи, хотя часто просыпался, безпокоимый паразитами. Съ тѣхъ поръ, какъ они напали на меня, никогда еще я не страдалъ отъ нихъ такъ сильно, какъ теперь. Это и понятно: на морозѣ они не тревожили меня, а тутъ, въ теплѣ, они пользовались случаемъ, чтобы кусать меня.
Еще не разсвѣло, когда я услыхалъ крики одного несчастнаго музыканта, сломавшаго себѣ ногу, сходя съ лѣстницы, ведущей на хоры, гдѣ онъ ночевалъ у органа. Тѣ, что оставались внизу, сняли часть ступеней на топливо, такъ что несчастный, спускаясь внизъ, свалился и расшибся до того, что не скоро будетъ въ состояніи ходить. Врядъ-ли онъ и вернулся на родину.
Когда я проснулся, всѣ почти солдаты занимались тѣмъ, что жарили мясо на остріяхъ сабель. Въ ожиданіи супа, я спросилъ ихъ, откуда они добыли мяса, и не было-ли раздачи продовольствія. Они отвѣчали отрицательно, объяснивъ, что это мясо лошади, на которой привезли трупы и которую они убили, покуда санитары спали. И хорошо сдѣлали—надо же какъ-нибудь жить!
Часъ спустя, когда добрая четверть лошади была уже уничтожена, одинъ изъ могильщиковъ увѣдомилъ о томъ своихъ товарищей; тѣ накинулись на насъ съ бранью и грозили обратиться съ жалобой къ главному смотрителю госпиталей. Мы продолжали
