мной; вдругъ мы увидали лежавшаго поперекъ тропинки канонира гвардіи, загородившаго намъ дорогу. Возлѣ него копошился другой канониръ. Оказалось, что онъ сдиралъ съ него одежду; мы замѣтили однако, что лежавшій солдатъ еще живъ—по временамъ онъ шевелилъ ногами и ударялъ по землѣ сжатыми кулаками.
Мой товарищъ, возмущенный не менѣе меня самого, ни слова не говоря, изо всѣхъ силъ ударилъ прикладомъ ружья негодяя по спинѣ, и онъ обернулся. Но мы не дали ему времени заговорить и рѣзко стали укорять его за его варварскій поступокъ. Онъ возражалъ, что если солдатъ еще не умеръ, то скоро умретъ, что когда его оттащили въ сторону отъ дороги, чтобы онъ не былъ раздавленъ артиллеріей, то онъ не подавалъ никакихъ признаковъ жизни. Наконецъ, это его однокашникъ, слѣдовательно, лучше, чтобы онъ самъ воспользовался его одеждами, чѣмъ кто-нибудь другой.
Разсказанное мною часто случалось съ несчастными солдатами, у которыхъ подозрѣвали припрятанныя деньги; когда они падали, то ихъ товарищи, вмѣсто того, чтобы помочь имъ подняться, пользовались этимъ, чтобы ограбить ихъ, какъ этотъ канониръ.
Мнѣ не слѣдовало бы изъ уваженія къ роду человѣческому описывать такія возмутительныя сцены, но я поставилъ себѣ долгомъ передать все, что я видѣлъ. Да я и не могу поступить иначе; все это удручаетъ меня, и мнѣ кажется, что если я изложу все на бумагѣ, то эти воспоминанія перестанутъ меня мучить. Надо
