пропитана влагой, то-и-дѣло копыта лошадей соскальзываютъ съ камней, мѣстами въ выбитыхъ лошадьми колдобинахъ стоятъ лужи воды. Приходится часто останавливаться и давать роздыхъ лошадямъ. Мой конь ведетъ себя еще геройски и энергично взбирается вверхъ по крутымъ склонамъ, достигающимъ до 30—35°, но зато принанятый бѣлый меринъ выбился изъ силъ. Уже давно Поповъ идетъ пѣшкомъ, но и это мало помогаетъ. Меринъ то-и-дѣло соскальзываетъ внизъ, останавливается, тяжело дыша, или падаетъ на ноги; мѣстами его приходится, во избѣжаніе паденія, придерживать за хвостъ. Чрезвычайно жалко бѣдное животное, несмотря на все негодованіе и нелестные эпитеты, съ какими къ нему относятся мои проводники. Но что же дѣлать? Надо лѣзть вверхъ. Не прекратить же экскурсію въ самомъ ея началѣ? Чрезвычайно также затрудняютъ путь поваленные наземь гигантскіе стволы деревьевъ, черезъ которые лошадямъ приходится перешагивать, или которые съ большимъ трудомъ надо обходить.
На высотѣ около 4000 футовъ мы покидаемъ поясъ бука и вступаемъ въ область хвойнаго лѣса, представленнаго здѣсь главнымъ образомъ пихтой нордмановской (Abies Nordmanniana). Сначала только отдѣльныя пихты примѣшиваются къ буковому лѣсу; но вскорѣ пихта становится преобладающимъ деревомъ, а букъ начинаетъ попадаться только отдѣльными экземплярами. Пихтовый лѣсъ поражаетъ своею мощностью и гигантскими размѣрами отдѣльныхъ деревьевъ. Они стоятъ на просторѣ, какъ исполинскія колонны, уходя своими прямыми стволами въ небо. Многіе экземпляры достигаютъ 20—25 саженей въ высоту, а иные поднимаются даже на 30 и болѣе саженей, имѣя въ діаметрѣ до 2 аршинъ. Поваленные бурей трупы этихъ исполиновъ то-и-дѣло преграждаютъ намъ путь. Наконецъ среди пихтоваго лѣса мы дѣлаемъ привалъ на одинъ часъ около жалкаго родника, едва-едва просачивающагося изъ земли. Развьючиваемъ лошадей, вынимаемъ провизію и располагаемся на буркахъ около костра. Пока кипятится вода въ чайникѣ, я предаюсь созерцанію облаковъ, бѣгущихъ по небу и, какъ кажется, задѣвающихъ своими нижними краями за уходящія въ высь готическія верхушки пихтъ. Есть что-то невыразимо пріятное въ этомъ сближеніи съ природой, почти дѣвственной, не тронутой рукою человѣка.
Дальнѣйшій путь нашъ шелъ также черезъ пихтовый лѣсъ, только чаще и чаще стали попадаться прогалины среди лѣса, густо поросшія папоротникомъ-орлякомъ (Pteris aquilina). Дорога становилась все труднѣе: въ выбоинахъ тропинки стояли большія лужи, черезъ которыя съ трудомъ перешагивали лошади, или въ которыя онѣ погружались по колѣно. Въ одномъ мѣстѣ бывшая съ нами собака выгнала почти на тропинку козу. Неистовый лай и трескъ ломаемыхъ сучьевъ слышался уже
пропитана влагой, то и дело копыта лошадей соскальзывают с камней, местами в выбитых лошадьми колдобинах стоят лужи воды. Приходится часто останавливаться и давать роздых лошадям. Мой конь ведет себя еще геройски и энергично взбирается вверх по крутым склонам, достигающим до 30—35°, но зато принанятый белый мерин выбился из сил. Уже давно Попов идет пешком, но и это мало помогает. Мерин то и дело соскальзывает вниз, останавливается, тяжело дыша, или падает на ноги; местами его приходится, во избежание падения, придерживать за хвост. Чрезвычайно жалко бедное животное, несмотря на все негодование и нелестные эпитеты, с какими к нему относятся мои проводники. Но что же делать? Надо лезть вверх. Не прекратить же экскурсию в самом ее начале? Чрезвычайно также затрудняют путь поваленные наземь гигантские стволы деревьев, через которые лошадям приходится перешагивать, или которые с большим трудом надо обходить.
На высоте около 4000 футов мы покидаем пояс бука и вступаем в область хвойного леса, представленного здесь главным образом пихтой нордмановской (Abies Nordmanniana). Сначала только отдельные пихты примешиваются к буковому лесу; но вскоре пихта становится преобладающим деревом, а бук начинает попадаться только отдельными экземплярами. Пихтовый лес поражает своею мощностью и гигантскими размерами отдельных деревьев. Они стоят на просторе, как исполинские колонны, уходя своими прямыми стволами в небо. Многие экземпляры достигают 20—25 саженей в высоту, а иные поднимаются даже на 30 и более саженей, имея в диаметре до 2 аршин. Поваленные бурей трупы этих исполинов то и дело преграждают нам путь. Наконец среди пихтового леса мы делаем привал на один час около жалкого родника, едва-едва просачивающегося из земли. Развьючиваем лошадей, вынимаем провизию и располагаемся на бурках около костра. Пока кипятится вода в чайнике, я предаюсь созерцанию облаков, бегущих по небу и, как кажется, задевающих своими нижними краями за уходящие в высь готические верхушки пихт. Есть что-то невыразимо приятное в этом сближении с природой, почти девственной, не тронутой рукою человека.
Дальнейший путь наш шел также через пихтовый лес, только чаще и чаще стали попадаться прогалины среди леса, густо поросшие папоротником-орляком (Pteris aquilina). Дорога становилась все труднее: в выбоинах тропинки стояли большие лужи, через которые с трудом перешагивали лошади, или в которые они погружались по колено. В одном месте бывшая с нами собака выгнала почти на тропинку козу. Неистовый лай и треск ломаемых сучьев слышался уже
