Аѳ. О немъ. Изобрѣтательный умъ его ставитъ его выше всѣхъ, о коихъ ты упомянулъ. Что Гезіодъ давно предсказалъ словомъ, то Епименидъ совершилъ самимъ дѣломъ, какъ вы говорите.
Кл. Да, мы такъ говоримъ.
Аѳ. Таково было состояніе человѣческихъ дѣлъ послѣ всеобщаго истребленія. Повсюду глазамъ представлялась одна ужасная, необозримая пустыня; обширныя страны остались безъ жителей; всѣ животныя погибли; осталось малое племя тельцовъ и козъ, кои доставляли пастырямъ скудное пропитаніе.
Кл. Неиначе.
Аѳ. А послѣ Государствъ, послѣ Гражданскаго устройства, изъ законодательства, о коемъ теперь у насъ идетъ рѣчь, осталась ли и самая память?
Кл. Нѣтъ, не осталась.
Аѳ. Изъ такого состоянія возникло все, что мы теперь видимъ, и города и правленіе, искуства и законы; такое начало получила и наша чрезмѣрная испорченность и наша великая добродѣтель.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Можно ли думать, почтенный, что жившіе тогда люди, незнакомые ни съ выгодами городской жизни, ни съ пороками ея, были далеки въ добродѣтели или въ испорченности?
Аф. О нём. Изобретательный ум его ставит его выше всех, о коих ты упомянул. Что Гезиод давно предсказал словом, то Епименид совершил самим делом, как вы говорите.
Кл. Да, мы так говорим.
Аф. Таково было состояние человеческих дел после всеобщего истребления. Повсюду глазам представлялась одна ужасная, необозримая пустыня, обширные страны остались без жителей, все животные погибли, осталось малое племя тельцов и коз, кои доставляли пастырям скудное пропитание.
Кл. Не иначе.
Аф. А после государств, после гражданского устройства, из законодательства, о коем теперь у нас идет речь, осталась ли и самая память?
Кл. Нет, не осталась.
Аф. Из такого состояния возникло всё, что мы теперь видим, и города, и правление, искусства и законы; такое начало получила и наша чрезмерная испорченность и наша великая добродетель.
Кл. Каким образом?
Аф. Можно ли думать, почтенный, что жившие тогда люди, незнакомые ни с выгодами городской жизни, ни с пороками её, были далеки в добродетели или в испорченности?
