чивъ отъ кого-нибудь обиду, не отомстилъ за нее вслѣдствіе своей трусости, — не станетъ мучиться ни передъ глазами отца, ни передъ друзьями, ни передъ кѣмъ-либо другимъ такъ, какъ — передъ любимымъ существомъ.
То же самое замѣчаемъ мы и въ послѣднемъ: и онъ стыдится болѣе всего того, кто его любитъ, когда попадается въ чемъ-либо постыдномъ. Поэтому если бы любящимъ и любимымъ пришлось составить государство или войско, то они могли бы лучше всего достигнуть своей цѣли, если бы стали воздерживаться всего постыднаго и соревновать другъ передъ другомъ въ благородныхъ поступкахъ. А сражаясь вмѣстѣ, такіе люди при всей своей малочисленности могли бы, можно сказать, побѣдить весь міръ, потому что человѣку любящему, послѣ того, какъ онъ оставилъ бы строй или бросилъ бы оружіе, показаться на глаза человѣку любимому, нежели всякому другому, и онъ скорѣе уже согласился бы умереть десять разъ, чѣмъ поступать такъ. А совсѣмъ безъ вниманія оставить своего любимца и не помочь ему, когда онъ въ опасности, — да такого труса и не найдется, чтобы его не одушевилъ тогда къ мужеству самъ Эросъ и не уподобилъ храбрѣйшему по природѣ. Словомъ, то же самое, что говоритъ Гомеръ[1] о Богѣ, внушавшемъ отвагу нѣкоторымъ героямъ, вполнѣ примѣнимо къ натурѣ Эроса въ отношеніи къ любящимъ.
VII. Мало того, только любящіе и способны умирать другъ за друга, — я не говорю уже о мужчинахъ, но и женщины. На этотъ счетъ у грековъ имѣется красно-
- ↑ Иліада X, 482; Одиссея IX. 381; Иліада XV, 262.
чив от кого-нибудь обиду, не отомстил за нее вследствие своей трусости, — не станет мучиться ни перед глазами отца, ни перед друзьями, ни перед кем-либо другим так, как — перед любимым существом.
То же самое замечаем мы и в последнем: и он стыдится более всего того, кто его любит, когда попадается в чём-либо постыдном. Поэтому если бы любящим и любимым пришлось составить государство или войско, то они могли бы лучше всего достигнуть своей цели, если бы стали воздерживаться всего постыдного и соревноваться друг перед другом в благородных поступках. А сражаясь вместе, такие люди при всей своей малочисленности могли бы, можно сказать, победить весь мир, потому что человеку любящему, после того, как он оставил бы строй или бросил бы оружие, показаться на глаза человеку любимому, нежели всякому другому, и он скорее уже согласился бы умереть десять раз, чем поступать так. А совсем без внимания оставить своего любимца и не помочь ему, когда он в опасности, — да такого труса и не найдется, чтобы его не одушевил тогда к мужеству сам Эрос и не уподобил храбрейшему по природе. Словом, то же самое, что говорит Гомер[1] о Боге, внушавшем отвагу некоторым героям, вполне применимо к натуре Эроса в отношении к любящим.
VII. Мало того, только любящие и способны умирать друг за друга, — я не говорю уже о мужчинах, но и женщины. На этот счет у греков имеется красно-
- ↑ Илиада X, 482; Одиссея IX. 381; Илиада XV, 262.
