глупцовъ. На это Сократъ отвѣчалъ со своей обычной ироніей: Милѣйшій Алкивіадъ, должно — быть, ты и вправду не такъ недалекъ, если только ты искренно говоришь относительно меня; и если я дѣйствительно обладаю такой силой, которая могла бы перевоспитать тебя къ лучшему, тогда ты дѣйствительно замѣтилъ во мнѣ чрезвычайную красоту, которая значительно превосходнѣе твоего благообразія. Поэтому разъ ты, усматривая ее, желаешь войти со мной въ общеніе и промѣнять красоту на красоту, ты прекрасно соблюдаешь свои интересы, хочешь вмѣсто мнимой красоты пріобрѣсть себѣ дѣйствительную и замышляешь промѣнять мѣдь на настоящее золото[1]. Но, милѣйшій мой, смотри въ оба, чтобы отъ тебя не утаилось мое ничтожество. Духовныя очи прозрѣваютъ тогда, когда уже начинаетъ пропадать острота зрѣнія очей физическихъ, а тебѣ еще далеко до этого. — На это я сказалъ: Таково, по крайней мѣрѣ, мое предложеніе и я сказалъ только то, что я думаю. Твое же дѣло принять то или иное рѣшеніе, какое покажется тебѣ наиболѣе выгоднымъ и для тебя и для меня. — Прекрасно, отвѣчалъ онъ, и впредь мы будемъ предварительно обдумывать, а потомъ уже дѣлать то, что намъ покажется наиболѣе цѣлесообразнымъ для насъ обоихъ и въ этомъ и во всѣхъ другихъ случаяхъ. — Обмѣняв-
- ↑ Извѣстный разсказъ о мѣнѣ Главка и Діомеда. Разумъ въ то время похитилъ Зевесъ-Олимпіецъ у Главка, ибо оружіемъ своимъ помѣнялся онъ съ сыномъ Тидея. Далъ золотое и мѣдное взялъ, сто быковъ далъ за девять. (Иліада VI, 234, перев. Минскаго).
