И горе, горе имъ: подохнутъ словно гады,
40 Какъ псы смердящіе, безъ сердца и души!
Ты армянинъ, тебѣ знакомъ начальникъ рода?
Гдѣ жилъ, въ какой странѣ издревле нашъ народъ?
И сколько лѣтъ у насъ была тогда свобода?
И почему судьба теперь насъ такъ гнететъ?!
45 Разсѣянъ нашъ народъ…… и опустѣла нива;
Величье прежнее вернется ли назадъ?
Побои, голодъ,—все снесешь ты терпѣливо,
И даже умереть за братьевъ будешь радъ!..
Не чудный, нѣжный станъ, плѣнительный и гибкій,
50 А штуцера прикладъ—прижмешь къ своей груди!
Готовъ ты встрѣтить смерть съ спокойною улыбкой,
Когда толпа враговъ грозитъ намъ впереди,—
Тогда ты армянинъ! Почетъ тебѣ и слава,
Народу своему отдашься ты вполнѣ,—
55 Но если лопнешь ты отъ долмы и пилава,
То этимъ пользы ты не принесешь странѣ!
Левъ Уманецъ.
И горе, горе им: подохнут словно гады,
40 Как псы смердящие, без сердца и души!
Ты армянин, тебе знаком начальник рода?
Где жил, в какой стране издревле наш народ?
И сколько лет у нас была тогда свобода?
И почему судьба теперь нас так гнетёт?!
45 Рассеян наш народ…… и опустела нива;
Величье прежнее вернётся ли назад?
Побои, голод, — всё снесёшь ты терпеливо,
И даже умереть за братьев будешь рад!..
Не чудный, нежный стан, пленительный и гибкий,
50 А штуцера приклад — прижмёшь к своей груди!
Готов ты встретить смерть с спокойною улыбкой,
Когда толпа врагов грозит нам впереди, —
Тогда ты армянин! Почёт тебе и слава,
Народу своему отдашься ты вполне, —
55 Но если лопнешь ты от долмы и пилава,
То этим пользы ты не принесёшь стране!
Лев Уманец.
