заставить нижегородского, князя Бориса подчиниться московскому; не упоминается и о том, что, несмотря на смирение, он любил вмешиваться в дела и всячески старался, напр., помешать возведению в русские митрополиты Михаила Митяя, человека очень умного и образованного для своего времени и пр.[1]
Конечно, в целях канонизационных такая односторонность очень полезна, но для установления точной характеристики угодника дает весьма немного.
Вообще составители и исправители житий всегда стараются обходить молчанием все те исторические факты, которые не служат к возвеличению угодников.
Так, в житии Феоктиста новгородского пропущен очень характерный факт, занесенный в летописи, о том, что этот владыка проклял однажды псковичей за то, что они не дали ему «суда», т.-е. лишили возможности попользоваться судебными пошлинами, шедшими в пользу архиерея[2].
Пропускаются, конечно, и все неблагоприятные отзывы об угодниках третьих лиц, как, напр., Максима Грека и Юрия Крижанича о Сергии радонежском и др.[3]
Из остальных житий обозреваемой группы достойно внимания еще житие Симона Воломского, показывающее, как вообще легко раздавались русской церковью звания мучеников и страдальцев за веру православную.
Симон представляется в житии как раз таким страдальцем, между тем из обстоятельств его смерти, изложенных в том же сказании о нем, видно, что он просто был убит крестьянами, на земле которых поселился и которые требовали у него предъявления жалованной грамоты на занятый им участок.
Симон несколько раз обещался показать им эту грамоту, но, вероятно, по неимении ее не сделав этого и в результате поплатился жизнью[4].
При последних Романовых такой случай назвали бы просто аграрными беспорядками, но во времена Симонова биографа такой квалификации преступлений, видимо, еще не знали.
