количеству, это все расплывается, так что никакого яркого впечатления нет.
Председатель. — Именно не на ярких случаях, а на обыденщине у вас и у ваших товарищей не могла не сложиться совершенно определенная общая картина, именно в силу вашего специального образования, в силу вашей опытности в служении по этому ведомству.
Лядов. — Главная работа наша сводилась к вопросам о помиловании. Но чувствовалась, как я говорю, известная политика, известная категория дел имела успех и встречала полное сочувствие, другая категория не вызывала никакого внимания со стороны министра и шла определенным трафаретным путем. Было такое положение, создавшееся до меня и которое я застал, как уже совершившийся факт — казаков миловали, в большинстве случаев, они отбывали наказания по приговорам мировых судей. Потом я просил, нельзя ли составить ведомость, потому что писать десятки записок затрудняло канцелярию и отделение, и тогда была выработана отдельная категория: «казачьи дела».
Председатель. — А адвокатские дела были у вас, как отдельная категория?
Лядов. — Нет, таких не было.
Председатель. — Адвокатские дела при Щегловитове не пользовались особым расположением?
Лядов. — Не пользовались. Но это все отдельные штрихи; к этому сводилось, потому что то, что называется наблюдением за ходом уголовных дел, в сущности говоря, не существовало. К этим доносительным делам, когда заполнялся определенный параграф, инструкции чинов прокурорского надзора относились определенным образом — заводилось производство в министерстве, и все шло своим порядком, в свое время привлечен человек, его осудили, и приговор такой-то — оправдательный или обвинительный, дело заканчивается и откладывается в сторону. Это так просто сказать, но все это требовало повседневной работы. Значит та работа, которая выходила за пределы обыденного и представляла из себя что-нибудь особенное, в чем она могла выразиться? И направление министра юстиции, и политика, все это, главным образом, в делах о помиловании. И вот тут известная категория встречала большое сочувствие.
Председатель. — Александр Васильевич, на чем основывалось отрицательное отношение к адвокатуре?
Лядов. — Ох, на этот вопрос мне очень трудно ответить. Это было заметно, заметно, так сказать, по всему, но чем это вызывалось, я боюсь сказать, чтобы не позволить себе попытаться войти в душу Ивана Григорьевича, которая мне далеко не была открыта.
