ничего бы не вышло. Добиться вывести на свет божий деятельность чинов департамента полиции и жандармского управления было бы бесцельно.
Председатель. — Т.-е. в каком смысле?
Коковцов. — В том смысле, что докладывать могли три лица: или председатель совета министров, или министр внутренних дел, или министр юстиции. Министр юстиции, конечно, доложил бы дело в смысле прекращения, министр внутренних дел — тем более. Председатель совета министров мог бы поступить иначе, но вызвал бы только новые указания на то, что создает дальнейшее вмешательство и колебание власти.
Председатель. — Почему вы думаете, что министр юстиции и министр внутренних дел доложили бы дело в отрицательном смысле?
Коковцов. — По общему направлению их деятельности.
Председатель. — Т.-е. в силу существовавшей тогда по ведомству юстиции и министерству внутренних дел политики?
Коковцов. — В силу общего направления. Нужно иметь в виду, что министром внутренних дел был Маклаков.
Иванов. — Один раз рассматривалось это дело?
Коковцов. — Да, один раз.
Иванов. — Т.-е. после того, как государь утвердил это предположение?
Коковцов. — Нет, это рассматривалось без журнала.
Иванов. — Это не было доложено?
Коковцов. — Нет, это получило направление в чисто законном порядке. Лично я не докладывал.
Председатель. — Вам неизвестно отношение б. императора к этому процессу?
Коковцов. — Нет, никогда не слышал.
Председатель. — Опять приходится возвратиться к вопросу о Бродском. Ведь Бродский был вторым агентом полиции? Это обстоятельство всплыло в связи с Шорниковой?
Коковцов. — Нет, во время обсуждения дела в совете министров фамилия Бродского не упоминалась. Она всплыла отдельно, когда Щегловитов прочитал два письма, полученные им от Бродского.
Председатель. — Вы не изволите припомнить, вместе эти два письма читались или только одно? Если одно, то когда?
Коковцов. — Трудно сказать. Мне, как человеку очень не молодому, приходится припоминать в связи с внешней обстановкой. Письмо Бродского читалось не во время лета, потому что я отлично помню, что оно читалось в зале министерства финансов. Вероятнее всего, это был или август, или начало сентября; так что, вероятно, после дела Шорниковой.
