Гр. Велепольский. — Нет, кажется, до взятия Варшавы не видел.
Председатель. — Так что единственный раз. В последующем мы перейдем к дальнейшим событиям. Позвольте просить продолжать ваш рассказ.
Гр. Велепольский. — Потом настало время, когда, конечно, работа наша только могла относиться к провозглашению более широкого акта в отношении Польши, так как мы считали, что с момента занятия Варшавы немцы примут также меры, которые они впоследствии приняли и старались принять, которые до известной степени могут переменить направление, существовавшее, когда мы выезжали из края, направление в духе народонаселения центральных держав. Мы считали большой политической ошибкой, если бы Россия это допустила, ибо, по нашему мнению, всякое уклонение от той линии, которую большинство Царства Польского приняло с данного времени, нас отстраняло от лозунга, провозглашенного Россией, то-есть соединение польских земель. И мы настаивали перед правительством, чтобы оно точно и ясно это высказало. В это время была работа, может быть, менее личная, с отдельными министрами или министерствами, а была она уже в наших речах и наших заявлениях в Государственной Думе и государственном совете. Там наша мысль за это время совершенно точно высказана. И так прошло, может быть, до момента, когда председатель совета министров Горемыкин (это было в начале 1916 года) вышел в отставку, и его место занял Штюрмер.
Председатель. — Простите, граф. Господин сенатор просит меня задать вам вопрос. В вашей записке от 27-го апреля 1915 года вы говорите о широком законодательном и административном самоуправлении Польши в вероисповедной, судебной, просветительно-культурной и экономической областях и во внутреннем управлении. Что вы здесь понимали под словами «самоуправление Польши»?
Гр. Велепольский. — Я на это могу ответить. Я забыл один факт. Нам известно было в Варшаве, что существовала записка правительства, кажется, потом напечатанная в газетах. В ней мы видели известную опасность, если бы программа, которая там находилась, получила известное оформление. И поэтому явилась наша записка, потому что до некоторой степени она парализует написанное в той. Я не помню этой записки; но помню факт ее существования. Я знаю существо этой записки; кем она была разработана, я тоже не помню.
Иванов. — Вы изволили сказать, что бывший государь император, когда вы с ним беседовали, изъявлял полное согласие с вашими мыслями. Вы излагали, конечно, взгляды в вышеуказанном смысле. Он соглашался или не соглашался?
