принимали участие. Вы изволили охарактеризовать душевное настроение человека, который с вами говорил, — государя. Во время разговора с вами, не было ли попытки со стороны государя отложить решение вопроса для того, чтобы посоветоваться с кем-нибудь?
Гучков. — По-моему, нет. Когда я все свои соображения изложил, я закончил тем, что государю только один шаг остается сделать, это — отречься. Но я сказал государю: «Я знаю, ваше величество, что то, что я вам предлагаю, есть решение громадной важности, и я не жду, чтобы вы приняли его тотчас. Если вы хотите несколько обдумать этот шаг, я готов уйти из вагона, подождать, пока вы придете к этому решению, но, во всяком случае, все это должно совершиться сегодня вечером. Я останусь час или полтора, и ко времени моего отъезда нужно, чтобы документ был в моих руках». Так что я предлагал ему обдумать, но государь сказал: «Я этот вопрос уже обдумал и решил отречься». Я даже был поражен, что я не встретил никакого сопротивления, повидимому, у него никакого внутреннего сопротивления и не было.
Председатель. — Вы знаете, что этому предшествовали его переговоры с Родзянкой, и что еще до вашего приезда была сделана попытка послать телеграмму об отречении, в ответ на телеграфные мольбы командующих фронтами?
Гучков. — Нет, мне это неизвестно. Мне казалось из тех разговоров, которые я имел потом с Рузским, что даже самые крайние решения, которые принимались и потом отменялись, не шли дальше обновления состава правительственной власти.
Председатель. — Так что даже и Рузский не знал о телеграмме об отречении, а она была уже подписана и даже, как предполагалось, сдана на телеграф для рассылки?
Гучков. — Нет.
Председатель. — Когда вы предложили составленный Шульгиным акт отречения, вам государь не сказал, что у него есть уже свой, готовый акт?
Гучков. — Нет.
Председатель. — Воейков почти не был в этой комнате?
Гучков: — Воейков совсем не присутствовал при разговоре с государем и пришел, когда государь уже ушел писать акт об отречении. Я с ним не говорил совсем, он спросил только относительно своей жены — дочери графа Фредерикса, и сгоревшего дома, а больше ничего. Он очевидно был уже в стороне, и к нему тогда уже не прибегали, с ним не советовались.
Председатель. — Вам неизвестно — государь сам составлял этот акт отречения, тот, что он вам передал, или кто-нибудь ему писал?
Гучков. — Я до сих пор не знаю автора. Мне кто-то говорил, значительно позднее, что автор был даже не в Пскове, что
