Лодыженский. — Тогда, я помню, высказывалось соображение, что нужно Государственную Думу распустить, так как уличные беспорядки уже настолько разрослись, что Дума нормальной работой заниматься не может; будто бы даже многие члены Думы сами высказывались в таком смысле, что они находятся в очень тяжелом положении. Вот тут-то и был этот указ подписан, город был объявлен на осадном положении. Эти две меры приняты 26-го февраля. Это считалось неразрывным. Я не помню, что дебатировалось в первом. Думаю даже, осадное положение, дебатировалось в первом. Это как последняя мера, на которую надеялись, что она окажет, действие; тогда так и говорили: раз осадное положение, Дума не может функционировать.
Председатель. — Но как же председатель совета министров и другие министры не испытывали в этом случае затруднения и не задумывались испрашивать вот такие бланки, которые вдобавок и залеживались? Тут несколько вариантов: ведь это был акт громадной политической важности, громадного государственного значения. И такой акт от имени императора, носителя власти, должен был принять на себя председатель совета министров, и не то, чтобы поговорить с носителем власти и затем его-приказ исполнить, а использовать бланковое полномочие для решения государственного вопроса от имени царя. А может быть царь и не распустил бы в этот момент Государственную Думу. Я вас, как свидетеля, спрашиваю о том, что вы тогда наблюдали? Не являлось ли чувство затруднения у этих лиц? Ведь они получили эти бланки при совершенно другой конъюнктуре и совсем в другом периоде отношений правительства к Государственной Думе, и теперь хотели их использовать?
Лодыженский. — Здесь было контрассигнировано, и на бланке было проставлено кн. Голицыным число. А бланк он получил весьма незадолго перед этим.
Председатель. — Он получил его, как мы знаем, 12 февраля, т.-е. до начала работ Думы.
Лодыженский. — Совершенно верно, но предполагалось, что Государственная Дума работать не может. При чем я припоминаю, как некоторые министры говорили, что сами члены Думы ссылаются на то, что их положение весьма тяжелое, что они находятся под давлением, как они выражались, «улицы», и, конечно, когда вокруг идет стрельба, никакая законодательная работа невозможна.
Председатель. — Вы сами понимаете, что разговоры или заявления отдельных членов Государственной Думы из состава нескольких сот вряд ли должны были приниматься во внимание при решении такого важного вопроса, как роспуск Государственной Думы, тем более, что приходилось датировать этот приказ 25-го февраля, когда все было не так, как в воскресенье 26 февраля,
