Однажды, по окончании своего очередного доклада, в котором Мануйлов, интригуя против Комиссарова, предостерегал меня от близости к нему и указывал, что Распутин стал недоверчиво откоситься к последнему, вследствие неумелого якобы поведения Комиссарова, обнаружившего свою около него роль, Мануйлов попросил меня уделить ему несколько минут для выслушания его личной просьбы, имеющей для него весьма важное значение. Я отнесся недоверчиво к заявлению Мануйлова о Комиссарове, уже не первый раз мне им секретно делаемому, видя в этом одно стремление избежать какого-либо контроля со стороны Комиссарова за его личным поведением около Распутина, тем более, что при встрече с Комиссаровым Мануйлов, несмотря на иногда в шутливом тоне высказываемые ему Комиссаровым в моем присутствии неодобрительные замечания о его поступках, всегда обнаруживал чувство особого к нему расположения. Но вместе с тем я спросил Мануйлова, в чем я ему могу быть полезным.
Тогда Мануйлов в нервном тоне, разрыдавшись, рассказал мне свою личную драму, заключавшуюся в том, что, несмотря на старое чувство привязанности к своей гражданской жене г-же Даринговской, о которой Комиссаров отзывался с полным уважением как о женщине тактичной, умной и любящей Мануйлова, в чем и я убедился впоследствии, познакомившись с нею поближе во время предварительного содержания Мануйлова под стражей по делу И. С. Хвостова, он, Мануйлов, сердечно увлечен артисткой Лерма и имеет основание бояться, что завязавшееся на почве уроков верховой езды знакомство Лерма с берейтором Пецом[*] может перейти со стороны