них дел я не нашел знакомой работы; быстро оторвавшись от своих, в новой работе я оказался окруженным людьми правого толка и незаметно стал приближаться к ним, подчас делая то, что они находили полезным. Ни люди эти, ни печать меня не травили. В совете по вопросам экономики я был при голосовании в одном обществе, по вопросам политики — в другом. Я думал, что русскому народу нужна монархия, и я советовал монарху не бояться проявлять свою волю, главное, — дать народу более счастья и заботу о нем, неудачных министров заменять лучшими, политических же принципов не менять до конца войны. Теперь вижу, что делал не то, что было нужно, но я был как на острове: почти никого не видел, чувствовал себя затравленным. День начинался с того, что спрашивали «какую негодность сегодня про меня написали». Уже при Голицыне я вновь поднял вопрос о своем уходе царю, так как меня слишком заплевали. Он мне ответил: «Я вам сам скажу, когда найду это нужным, подождите, не слушайте других»
