дал, — а мягкого, приятного у постели больного человека. С того времени (зима 1915 г.) я изредка встречался с Распутиным у Бадмаева. Курлов тоже часто бывал у него. Распутин, когда я его сначала видел, неохотно и мало говорил о своих отношениях к царю и царице. Разговоры были не на серьезные темы. Только позже — стал откровеннее и давал понимать свое влияние, говоря иной раз отрывисто хвалу или порицание министру или называя «уходящим» того или другого сановника, или имя нового кандидата. Мысль провести меня на административный пост возникла у Бадмаева; думаю, он хлопотал главное за Курлова, которого очень любил и видя, что и я с ним сошелся. Однажды Бадмаев мне передал, что Распутин ему сказал, что «его осенило» и что я буду полезен, как председатель совета министров. Я не поверил в серьезность такого предположения и посмеялся над ним; но Бадмаев очень настаивал, что он верит Распутину, который несомненно будет говорить об этом царю и царице. Через некоторое время Бадмаев мне передал, что царь сказал, что меня не знает, и дело заглохло. Это было до моей поездки в Англию, Францию и Италию. В то же время и Родзянко говорил царю про меня; Шуваев тоже и, кажется, Барк. После моего возвращения я был принят царем, и Бадмаев мне передал, что я произвел хорошее впечатление. Распутин, которого я видел у Бадмаева, подтвердил это и сказал, что его «за меня благодарили». — Я уже знал, насколько Распутин в силе, знал, что почти все министры проходили или держались им, были с ним в сношениях прямо или через ближайшую родню, и поверил, что назначение на какой-либо пост может быть и мне предложено. Тогда же я узнал, что у меня прозвище: Калинин. Я спросил почему это? Он ответил смеясь: «это я перепутал фамилию!». Узнал я это из его разговора по телефону с домом Вырубовой, куда я должен был ехать. Никогда с моей стороны к нему просьб о помощи в деле назначения не было, и он никаких условий или просьб не предъявлял. Мое знакомство и его расположение ко мне — дело случая отношений моих к Бадмаеву и Распутина к нему же, а затем к Курлову и ко мне. В это же время я услышал от Распутина фамилию Добровольского как министра юстиции и Щегловитова, как председателя совета министров, причем он их хвалил. Вскоре я уехал в Москву и в деревню; приблизительно через недели три, около 1 сентября 1916 г. получил депешу Курлова: «Приезжай скорей». Приехав, я узнал, что меня прочат в министерство внутренних дел. Это меня смутило очень, и я стал отказываться; мне казалось, что освободилось министерство торговли (о чем говорили), но оказалось, что положение князя Шаховского прочное, и перемен не предполагается. За Шаховского стоял и Распутин, с которым Шаховской был в дружбе, и они часто виделись. Принять назначение уговорил меня Курлов, который обещал мне помогать, предпочитая для себя другое положение,
