чайшее соизволение на то, чтобы в печать не проникали слухи, касающиеся предполагаемых его величеством назначений.
Горемыкин. — Это, вследствие письма Фредерикса.
Председатель. — Но разве вы не имели в виду, что вы нарушали основные законы?
Горемыкин. — Нет, не имел.
Председатель. — Вы вовлекали верховную власть в борьбу, например, с резолюцией московского съезда. Вы настояли на том, чтобы речи и резолюции московского съезда и статьи по поводу таковых не появлялись в газетах без предварительного просмотра; вы испросили для них, вопреки закону, предварительную цензуру. Между тем, как вы помните, резолюции московского съезда были направлены против вас и против совета министров; они требовали ответственности вашей и министров перед народным представительством.
Горемыкин. — Очень может быть, но только я ничего не помню.
Председатель. — Но вы не отрицаете, что это высочайшее соизволение было вами испрошено?
Горемыкин. — Как же я могу отрицать, когда вы его читаете?
Председатель. — Вы, ответственный, получили подпись безответственного по закону носителя верховной власти, действия которого совершенно противоречат закону. Получив высочайшее повеление, вы написали военному министру Поливанову два письма с требованием, чтобы это высочайшее повеление было приведено в действие.
Горемыкин. — Эти письма, какие они были, — теперь не помню.
Председатель. — Затем, 7 декабря 1915 года вы испросили новое высочайшее повеление, также в порядке верховного управления.
Горемыкин. — О чем?
Председатель. — О том, чтобы, вопреки закону, понятие военных интересов было распространено и на внутренние дела.
Горемыкин. — Я ничего не помню.
Председатель. — Но вы также не станете отрицать, что этот доклад бывшему императору, называемый докладом о постановке надзора за повременною печатью, был вами сделан?
Горемыкин. — Может быть, я не помню. Я не могу сейчас дать вам никаких объяснений, потому что ведь я действовал по распоряжению власти, которая меня поставила.
Председатель. — Да, но вы — юрист, и знаете, что вы должны исполнять только законные требования власти и отвечаете за незаконные.
Горемыкин. — Я совершенно понимаю; но дело в том, что закон и незакон трудно чрезвычайно различить.
