году, — после одного из всеподданнейших докладов, мне было указано (вы догадаетесь сами, где мне было указано) — в виде вопроса: считаю ли я такой порядок нормальным, при котором отклоненное одной из законодательных палат уже на вершину не поступает? На что я сказал, что вопрос ведь, собственно говоря, как всякое положение правовое, может представлять известные, так сказать, неудобства, потому что человечеству достигать абсолютного совершенства не дано. То положение, которое усвоено со времени издания Основных Законов, может быть, и содержит в себе то неудобство, на которое мне было указано, но что я его считаю, как юрист, неизбежным во всяком правовом построении. И тогда мне было сказано: «Вы все-таки об этом подумайте и побеседуйте по этому вопросу только с одним лицом, именно с председателем Государственного Совета» (которым был тогда Акимов)… Я помню, что, едва успев переодеться дома, я отправился к Акимову и говорю: «Вот какого рода поручение я имею»… Старик пришел в полный ужас и говорит, что это такое положение… что на этом вопросе даже останавливаться нельзя!… Я говорю: «Во всяком случае, я лично уже высказал мнение, собственно говоря, совершенно отвергающее возможность этого решения, но вот мне поручено побеседовать с вами»… Но он говорит: «Я в первую же аудиенцию, которая мне будет дана, этот вопрос тоже покончу, чтобы он не возникал»… И потом, как он мне лично передавал, он сказал государю, — это было свойство Михаила Григорьевича, довольно резко высказывать свои суждения: — «Такой-то передал ваше поручение, но я могу по этому поводу сказать только одно: худ или хорош этот порядок, — но на нем помирился весь мир, и поэтому мириться с ним нужно и вам. И нечего рассуждать, что его нужно ломать»…
Председатель. — Это он передал вам после аудиенции у императора?
Щегловитов. — Потом со мной разговор на эту тему не возобновлялся, и я также со своей стороны…
Председатель. — То, что вы сейчас сообщили, покойный Акимов передавал вам после беседы с государем?
Щегловитов. — После беседы с государем… И со мной государю больше не угодно было касаться этого вопроса…
Председатель. — А кто был тогда министром внутренних дел? Это было до смерти Столыпина?
Завадский. — До смерти Столыпина.
Председатель. — Так что у вас составилось впечатление, что кто-то подал государю мысль о новом перевороте, подобном акту 3-го июня?
Щегловитов. — Повидимому… Я возвращаюсь к моему рассказу — к тому, что я отметил, относительно Мещерского,
