ватый и Фуникъ — вмѣсто Андрей Щелкаловъ, Висковатый и Никита Фуниковъ). Но затѣмъ извѣстная доля прикрасы въ настоящемъ разсказѣ принадлежитъ самому Веттерману, который долженъ быть причисленъ къ числу лицъ, любящихъ выставить себя въ наилучшемъ свѣтѣ. Ніенштедтъ въ своемъ разсказѣ съ самой хорошей стороны обрисовываетъ Веттермана, называетъ его Ангеломъ Господнимъ, представдяетъ его высоко цѣнящимъ просвѣщеніе, готовымъ за рукописи отдать не только все свое состояніе (котораго, быть можетъ, и совсѣмъ не было у него въ плѣну или которое было самое ничтожное), но и дѣтей. Очень можетъ быть, что Веттерманъ не называлъ самъ себя Ангеломъ Господнимъ, но очевидно онъ такъ много хорошаго о себѣ и своихъ дѣйствіяхъ насказалъ Ніенштедту, что тотъ и изобразилъ его такимъ[1].
Что же изъ всего разсказа Ніенштедта о Веттерманѣ могло дѣйствительно быть? Я говорилъ уже, что по разсказу Ніенштедта Веттерманъ могъ быть въ Москвѣ только въ маѣ — іюля мѣсяцахъ 1570 года. Юрьевскіе плѣнные, какъ извѣстно, царемъ Иваномъ IV были отданы новому герцогу Магнусу. Можетъ-быть они, если не всѣ, то нѣкоторые, и въ томъ числѣ Веттерманъ, были вызваны въ Москву. Во время пребыванія послѣдняго здѣсь могло быть, что ему предложено было остаться переводчикомъ, но не для перевода книгъ исключительно, а главнымъ образомъ для перевода дипломатич. документовъ, быть переводчикомъ Посольскаго приказа. Такъ предполагать заставляетъ упоминаніе о тѣхъ трехъ дьякахъ, съ коими, по Ніенштедту, бесѣдовалъ Веттерманъ. Это были казначей и печатникъ, въ вѣдѣніи коихъ была царская казна, и Щелкаловъ — Разрядный, а чрезъ мѣсяцъ, если уже не былъ имъ тогда, Посольскій дьякъ. Въ царской казнѣ тогда находился и такъ называемый „царскій архивъ“, заключавшій въ себѣ всѣ древнѣйшіе государственные акты и документы по внѣшнимъ сношеніямъ. Всѣхъ этихъ трехъ дьяковъ ближай-
- ↑ А что Веттерманъ былъ не изъ особенно выдающихся лицъ — свидѣтельствуютъ его выборы въ пасторы, когда онъ дважды получилъ меньшее число голосовъ. (См. выше стр. 260, примѣч.).
