вится этимъ безъ всякаго милосердія. Почти на каждой страницѣ своей хроники онъ является лично предъ читателемъ и въ сотый разъ повторяетъ о себѣ то, что уже говорилъ въ посвященіяхъ королю, князьямъ Слуцкимъ, сенаторамъ, рыцарству, епископу жмудскому и т. д. Въ-особенности онъ страшится, чтобъ его не сочли обыкновеннымъ писателемъ, простымъ компиляторомъ; для этого призываетъ въ свидѣтели Господа Бога, что онъ Стрыйковскій первый объяснилъ исторію Литвы, и въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ обращается къ тѣмъ, которые бы не стали вѣрить ему безусловно. Онъ немилосердо критикуетъ своихъ предшественниковъ, ругаетъ ихъ наповалъ — однимъ словомъ, невольно думаешь, что онъ произвелъ геніальное твореніе.
Жизнь и сочиненія этого человѣка находятся между собою въ совершенномъ согласіи: одно другимъ объясняется, дополняется и служитъ къ познанію характера обоихъ. Какъ жилъ, такъ писалъ, и обратно. Всѣ его страсти, вся жизнь ясно изображаются въ хроникѣ, въ сочиненіи, которое, кажется, менѣе всякаго другаго можетъ представить поле для авторскаго самохвальства. Читая его хронику, невольно представляемъ себѣ старика, сидящаго, со стаканомъ пива, у камина, и разглагольствующаго о давнихъ историческихъ дѣлахъ. Видно, что старичокъ много прочиталъ лѣтописей и легендъ, но плохо ихъ понялъ...
Краткое обозрѣніе жизни Стрыйковскаго можетъ служить къ лучшему уразумѣнію его хроники. Этотъ будущій историкъ Литвы родился довольно далеко отъ нея, въ мѣстечкѣ Стрыйковѣ, близъ города Ленчицы, въ имѣніи своихъ предковъ Осостовъ герба Лелива. Онъ самъ, описывая стихами свою жизнь, увѣдомляетъ читателя, что дѣтство его ознаменовано было необыкновенными происшествіями, предсказывавшими славную будущность и великія опасности, которыя онъ побѣдилъ погеркулесовски. Онъ описываетъ свое дѣтство, по образцу Плутарха, разсказывающаго жизнь великаго человѣка. Будучи пяти лѣтъ, онъ утонулъ въ прудѣ, былъ вытащенъ безъ всякаго признака жизни, и наконецъ, оплаканный своими родителями, былъ во гробѣ выставленъ въ костелъ. Тамъ колокольный звонъ, сзывавшій народъ на погребенье, пробудилъ его отъ летаргическаго сна, и такъ воскресъ изъ мертвыхъ будущій исторіографъ Литвы, только цѣлую недѣлю послѣ того не могъ онъ говорить. На седьмомъ году отдали его въ школу въ м. Бржезины. Какъ расхваливаетъ эту школу Стрыйковскій: право, она лучше Падуи и Парижа,— шумнымъ ручьемъ льются похвальные стихи въ честь знаменитыхъ Бржезинъ. Но вновь не-
