насчитываетъ ихъ только двѣнадцать. Если бы въ полной мѣрѣ можно было довѣрять словамъ Стрыйковскаго, тогда, при этой разницѣ, можно было бы предположить, что изъ пятнадцати лѣтописцевъ три были старѣе ХV вѣка, и слѣдовательно, при дальнѣйшемъ составленіи хроники, уже не могли ему служить. Остальные двѣнадцать упоминаются даже въ ХVІ столѣтіи, но все рѣже и рѣже; ибо Стрыйковскій имѣлъ уже достаточные матеріалы въ польскихъ историкахъ. Однакожъ, онъ цитируетъ еще русскихъ лѣтописцевъ подъ 1459 годомъ (кн. XIX), подъ 1479-мъ (кн. ХХ), подъ 1505- мъ (кн. XXII) и даже еще позднѣе. Теперь вопросъ: на какомъ языкѣ были написаны эти двѣнадцать литовскихъ лѣтописей? Нѣтъ сомнѣнія, что онѣ писаны были не политовски. Вопервыхъ, въ пользу этого мнѣнія говоритъ нравственное убѣжденіе, подкрѣпляемое всякаго рода правдоподобіями. Вовторыхъ, слова самого Стрыйковскаго, ясно говорящаго въ «Курьерѣ Добродѣтели»: «потому и они (Литвины), хотя письма не знали, однакожъ оставили свидѣтельство потомству о дѣлахъ своихъ, каковыхъ часть Русь, описавъ, смѣшала съ своими.» Втретьихъ, Стрыйковскій, въ хроникѣ (кн. X), доказывая, что Гедиминъ былъ сынъ, a не чиновникъ литовскаго князя Витена, выражается такъ: «всѣ литовскія лѣтописи, писанныя порусски, древніе Литовцы принимаютъ за свои собственныя.» И такъ, нѣтъ никакого сомнѣнія, что всѣ двѣнадцать лѣтописцевъ литовскихъ были сочинены и написаны на русскомъ языкѣ; вѣроятно, они похожи были на ту лѣтопись, которую недавно открылъ и напечаталъ виленскій профессоръ Даниловичъ. Слѣдовательно, въ свою очередь, всѣ эти лѣтописи, какъ составленныя на русскомъ языкѣ, отнюдь не могли быть такъ древни, какъ полагаетъ Стрыйковскій; ни одна изъ нихъ не могла быть старѣе XIII вѣка, и даже, кажется, что, напротивъ, всѣ онѣ были гораздо новѣе.
Изъ безпрерывныхъ жалобъ Стрыйковскаго можно уразумѣть, что литовскія лѣтописи, которыми онъ пользовался, вовсе не имѣли хронологіи; ибо лѣтописцы, описывая прошлое время по преданіямъ, не означали годовъ. Стрыйковскій хвалится, что онъ, какъ могъ, понаходилъ года описываемыхъ событій: отъ такого усердія наполнилъ онъ свою хронику самыми нелѣными анахронизмами; онъ давалъ хронологическій порядокъ совершенно произвольно, почти такъ, какъ ему самому вздумалось, и этому его произволу есть много доказательствъ. Въ повѣтствованіи объ Ердзивиллѣ Монтивиловичѣ, Стрыйковскій говоритъ, что литовская лѣтопись не означаетъ года вторже-
