— Превосходно-съ, Викторъ Ивановичъ! Съ особеннымъ удовольствіемъ смотрю на нашихъ молодцовъ... Картина-съ,—проговорилъ адмиралъ, обращаясь къ капитану, стоявшему чуть-чуть сзади его, и приподнялъ голову и молодцевато выгнулъ грудь, чтобы казаться болѣе высокимъ и болѣе воинственнымъ.
Пожилой, плотный и представительный брюнетъ средняго роста, озабоченно и нѣсколько безпокойно глядѣвшій на ученье, приложилъ пальцы къ козырьку фуражки и чуть подался впередъ.
— Я и мечтаю-съ, Викторъ Ивановичъ... И какъ думаете о чемъ?
— Не догадываюсь, ваше превосходительство!
— О томъ, что объяви намъ Англія войну, такъ съ такими матросиками, какъ наши, да съ такимъ духомъ, какъ у насъ,—раскатали бы мы англичанъ... Главное—духъ... Что-съ?
— Навѣрное, ваше превосходительство!—отвѣтилъ капитанъ.
И въ то же время, сохраняя почтительно оффиціальный видъ хорошо вышколеннаго подчиненнаго, подумалъ:
„Не то говоришь ты, адмиралъ! Намъ не сунуться въ море. Спрячемъ свой флотъ въ Кронштадтъ, и простоитъ онъ тамъ! И теперь больше стоимъ, чѣмъ плаваемъ“.
На это капитанъ, впрочемъ, не претендовалъ.
Какъ и адмиралъ, онъ не любилъ плаваній, которыя такъ издергивали нервы осторожнаго до боязливости человѣка, не увѣреннаго ни въ себѣ, ни
