Внимать прилежно чижикъ сталъ,
Синица какъ пѣснь русскую свистала,
Какъ трели соловей на щелканье мѣнялъ,
И какъ малиновка кадрили напѣвала,
И даже какъ
Прохожимъ попугай кричалъ: «дуракъ, дуракъ!»
Всего нашъ чижъ на память понемногу
Чужаго нахваталъ,
И въ пѣніи своемъ безъ смысла все смѣшалъ.
И стала пѣснь его не пѣснь, а кавардакъ,
И эхо лишь одно вторило: «дуракъ, дуракъ!»
Поэтъ, твори по вдохновенью
И своему творенью
Чужаго блеска не давай,
Вѣдь ты не попугай.
Что въ сердцѣ ты своемъ найдешъ,
Повѣрь, безъ всѣхъ прикрасъ намъ сладко пропоешь.
1839 года
февраля 7.
- ↑ Волковъ былъ извѣстенъ въ пріятельскомъ кружкѣ, какъ остроумный сатирикъ-баснописецъ. Помѣщаемъ здѣсь его другую басню, значеніе которой хорошо понятно воронежцамъ, его современникамъ:
Неровня.
На диво всѣмъ звѣрямъ и намъ на удивленье
Лисица старая сдружилася съ щенкомъ.
Лисица знатная и мѣхомъ, и хвостомъ,
Щенокъ же былъ дворной. Причину ихъ сближенья
Никто не могъ понять,
И вся лѣсная знать
Лису за это осуждала —
Да и къ чему пристала,
Что знатная лиса щенку подругой стала.
Какая-бъ ни была, но все она лиса,
Хоть будь и простовата,
Хоть будь и мѣхомъ желтовата,
Но все ужь лучше она пса;
Пушистый хвостъ ея одинъ
Ко льву ей двери отворяетъ.
И кто-жь хвостомъ ея играетъ?
Щенокъ какой-то, сукинъ сынъ.
Къ тому-жь и псы тому дивились,
Что какъ щенку въ такой порѣ,
Когда они безъ устали рѣзвились,
Смиренникомъ лежать съ старухою въ норѣ!
Ну, словомъ, всѣ, дивясь, въ догадкахъ сбились съ толку
И долго не могли рѣшить,
Какая связь могла щенка съ лисой сдружить?
Да какъ-то подстеречь сквозь кустъ пришлося волку,
Когда щенокъ въ норѣ съ лисицею лежалъ,
То лапы у нея и подъ брюхомъ лизалъ.
Она ему за то гусей и куръ давала
И нѣжилась сама, и сладко засыпала.
Такъ вслѣдствіе сего пролаза сѣрый волкъ
Далъ дѣлу такой толкъ:
Гдѣ каждый мѣтитъ на свое,
Тамъ равенъ и щенокъ лисицѣ чернобурой,
Лисицѣ понутру, лизали чтобъ ее,
Щенку свое, чтобъ были куры.
