ствительно, по случаю свадьбы въ домѣ, гдѣ жилъ Кольцовъ, ему, какъ больному, не было покойно, но вѣдь это продолжалось не болѣе трехъ дней, и избѣжать этого было невозможно. Тутъ, слѣдовательно, нельзя предполагать умысла нарушить спокойствіе больного человѣка и тѣмъ причинить ему еще большее страданіе: такого варварства со стороны родныхъ быть не могло, и повода къ этому не было. Кольцовъ, какъ и всякій больной, раздражался суетою, прибираньемъ и бѣготнею въ домѣ, и потому близко къ сердцу принималъ все это. Когда свадебныя хлопоты кончились, онъ успокоился и писалъ къ тому же пріятелю: «Я теперь, слава Богу, живу покойно, смирно, они меня не безпокоятъ. Въ комнатѣ тишина, самъ большой, самъ старшой. Обѣдъ готовятъ порядочный»[1]. Конечно, еслибы друзья Кольцова, съ которыми онъ велъ переписку, сдѣлали извѣстными публикѣ его письма, то положеніе поэта въ семьѣ выяснилось бы окончательно. Можетъ быть, въ его жалобахъ на безвыходность свою изъ той сферы, въ которую поставила его судьба, имѣется несомнѣнное основаніе. Но пока эти письма хранятся подъ спудомъ, до тѣхъ поръ мы не имѣемъ права голословно обвинять родныхъ Кольцова въ равнодушіи къ его страданіямъ, и считать его жертвою невѣжества, погибшею въ цвѣтѣ лѣтъ.
Итакъ, изъ всего нами сказаннаго можно вывести то заключеніе, что Бѣлинскій, изъ любви къ Кольцову, изъ уваженія къ его таланту, огорченный преждевременною смертію поэта, не подвергъ строгой критикѣ факты, которые давали ему переписка и знакомство съ Кольцовымъ, и представилъ въ ложномъ свѣтѣ его жизнь. Будущему біографу Кольцова предстоитъ трудъ очистить истину отъ примѣси невѣрно истолкованныхъ фактовъ и, на основаніи несомнѣнной достовѣрности, опредѣлить историческую почву нашего безсмертнаго поэта-пѣсенника. Въ этомъ отношеніи мы думаемъ, что и наша статья принесетъ нѣкоторую долю пользы тѣмъ, что можетъ вызвать людей, знавшихъ Кольцова, къ разъясненію его поэтической дѣятельности. Въ Воронежѣ относительно этого предмета искать нечего, потому что въ послѣдніе годы жизни своей, Кольцовъ всѣми силами своей души принадлежалъ уже не воронежскому обществу, а своимъ столичнымъ друзьямъ. Воронежъ, однако, не остается равнодушенъ къ памяти своего поэта, и приготовляемый въ честь его мраморный памятникъ въ скоромъ времени долженъ украсить одну изъ городскихъ площадей.
1866 года октября 3.
г. Воронежъ.
- ↑ См. Стих. Кольцова изд. Бѣлинскаго, стр. XXXVI.
