Къ ея очамъ не допускала
Отрады сладостнаго сна
И горькихъ слезъ съ нихъ не стирала.
Неслись ли тучи — ихъ молилъ,
Чтобъ мракомъ жизнь ея покрыли;
Гремѣли-ль громы — ихъ просилъ,
Чтобы измѣнницу сразили.
Но съ той поры, какъ вѣсть пришла,
Что на землѣ ея не стало,
Какъ дуновенье отъ стекла,
Отъ сердца жажда мстить отстала.
Число не означено.
Дюканжъ! ты чародѣй и милый, и ужасный.
Твой Жоржъ, игрокъ несчастный,
Твоя Амалія, твой Варнеръ стоятъ слезъ!
Но неуже ль артистамъ въ честь ни слова?
Я былъ обвороженъ игрою Соколова:
Я видѣлъ Жоржа въ немъ — и жалъ меня морозъ,
И сердце обмирало!
Я-бъ сплелъ для той вѣнокъ изъ розъ,
Ахъ, нѣтъ! для ней и двухъ лавровыхъ мало,
Кто не Амаліей, а ангеломъ тамъ былъ.
Но кто, но кто изобразилъ
Злодѣя Варнера — онъ, онъ меня смутилъ.
Я вѣрить не хотѣлъ, что это лишь притворство:
Такія мины, видъ, ехидность и проворство…
Неподражаемый, ты всѣхъ взбѣсилъ.
Я въ ярости на Варнера забылъ,
Что ты Канищевъ самъ!
Ты перешелъ границы похваламъ —
И наконецъ тебя бранили!
Но я люблю сей блескъ таланта;
На зло злодѣевъ ты играй,
И омерзеніе къ злодѣйству всѣмъ внушай,
Лишь самъ противу зла будь тверже адаманта.
Число не означено.
Вотъ и все скудное въ поэтическомъ отношеніи достояніе, пріобрѣтенное нами въ рукописяхъ нашего славнаго воронежскаго поэта-прасола. Очевидно, что черновыя сочиненія Кольцова съ 1830 по 1839 г., то-есть въ самые плодотворные годы его поэтической дѣятельности, утрачены. Самъ поэтъ въ письмѣ пріятелю въ Москву писалъ, что въ 1838 году онъ написалъ много порядочнаго, потому что былъ съ людьми, которые его каждый день настроивали, и что онъ почти былъ празденъ[1].
- ↑ См. Стихотворенія Кольцова изд. Бѣлинскаго, стр. 22.
