шкиперомъ или боцманомъ купеческаго флота, привыкшимъ говорить громко и бить больно.
На наши разспросы человѣкъ съ тачкой сообщилъ намъ, что новый постоялецъ пріѣхалъ утромъ въ почтовой телѣгѣ въ сосѣднюю деревню и спросилъ, нѣтъ ли поближе къ берегу хорошей гостиницы. Нашу гостиницу ему похвалили и сказали, что ближе ея къ берегу нѣтъ никакой. Тогда онъ рѣшился остановиться у насъ. Вотъ и всѣ свѣдѣнія, какія намъ удалось о немъ собрать.
Самъ постоялецъ былъ человѣкъ въ высшей степени не разговорчивый. Цѣлые дни онъ только и дѣлалъ, что слонялся по берегу бухты или около утесовъ, таская съ собой старинный мѣдный телескопъ. По вечерамъ онъ садился въ общей залѣ у камина и потягивалъ очень крѣпкій гротъ. Онъ никогда не отвѣчалъ, если его о чем-нибудь спрашивали, а только яростно вскидывалъ головой, сопя при этомъ носомъ точно кашалотъ. Это пріучило насъ оставлять его въ покоѣ и никогда не затрогивать.
Всякій вечеръ, вернувшись съ прогулки, онъ спрашивалъ, не проезжали ли по дорогѣ какіе-нибудь моряки. Мы сначала думали, что онъ интересуется товарищами по профессіи, но скоро убѣдились, что ему, напротивъ, не хочется съ ними встрѣчаться. Всякій разъ, когда въ гостиницѣ останавливался какой-нибудь матросъ, что бывало нерѣдко, такъ какъ этой дорогой ихъ всегда много возвращается въ Бристоль для побывки, то нашъ постоялецъ, увидавъ его черезъ стеклянную дверь общей залы, уходилъ къ себѣ и не показывался все время, покуда матросъ оставался там. Мало того, на все это время онъ какъ-то притихалъ и держалъ себя тише воды, ниже травы.
Лично я былъ очень заинтересованъ въ этомъ безпокойствѣ нашего постояльца относительно моряковъ и могу даже сказать, что вполнѣ раздѣлялъ его. Дѣло въ томъ, что вскорѣ послѣ своего пріѣзда къ намъ старый морякъ обѣщался давать мнѣ каждое первое число по четыре пенса, если я буду „глядѣть въ оба“. Особенно было мнѣ указано слѣдить за прибытіемъ какого-то моряка объ одной ноге и, какъ только онъ пріѣдетъ, со всѣхъ ногъ бѣжать къ капитану и увѣдомить его объ этомъ происшествіи. По большой части, когда наступало первое число, мнѣ всякій разъ приходилось самому напоминать о гонорарѣ, причемъ въ отвѣтъ я получалъ только сердитое пыхтѣнье и такой молниеносный взглядъ, отъ котораго я невольно поникалъ головою. Но я зналъ все таки,
шкипером или боцманом купеческого флота, привыкшим говорить громко и бить больно.
На наши расспросы человек с тачкой сообщил нам, что новый постоялец приехал утром в почтовой телеге в соседнюю деревню и спросил, нет ли поближе к берегу хорошей гостиницы. Нашу гостиницу ему похвалили и сказали, что ближе неё к берегу нет никакой. Тогда он решился остановиться у нас. Вот и все сведения, какие нам удалось о нём собрать.
Сам постоялец был человек в высшей степени неразговорчивый. Целые дни он только и делал, что слонялся по берегу бухты или около утёсов, таская с собой старинный медный телескоп. По вечерам он садился в общей зале у камина и потягивал очень крепкий грот. Он никогда не отвечал, если его о чём-нибудь спрашивали, а только яростно вскидывал головой, сопя при этом носом точно кашалот. Это приучило нас оставлять его в покое и никогда не затрагивать.
Всякий вечер, вернувшись с прогулки, он спрашивал, не проезжали ли по дороге какие-нибудь моряки. Мы сначала думали, что он интересуется товарищами по профессии, но скоро убедились, что ему, напротив, не хочется с ними встречаться. Всякий раз, когда в гостинице останавливался какой-нибудь матрос, что бывало нередко, так как этой дорогой их всегда много возвращается в Бристоль для побывки, то наш постоялец, увидав его через стеклянную дверь общей залы, уходил к себе и не показывался всё время, покуда матрос оставался там. Мало того, на всё это время он как-то притихал и держал себя тише воды, ниже травы.
Лично я был очень заинтересован в этом беспокойстве нашего постояльца относительно моряков и могу даже сказать, что вполне разделял его. Дело в том, что вскоре после своего приезда к нам старый моряк обещался давать мне каждое первое число по четыре пенса, если я буду „глядеть в оба“. Особенно было мне указано следить за прибытием какого-то моряка об одной ноге и, как только он приедет, со всех ног бежать к капитану и уведомить его об этом происшествии. По большой части, когда наступало первое число, мне всякий раз приходилось самому напоминать о гонораре, причём в ответ я получал только сердитое пыхтенье и такой молниеносный взгляд, от которого я невольно поникал головою. Но я знал всё-таки,
