въ этомъ родѣ. Англійскихъ монетъ было меньше всего, а матушка только имъ и знала цѣну.
Мы не сдѣлали еще и половины дѣла, какъ вдругъ я остановилъ матушку, дотронувшись до ея руки. Въ тишинѣ ночи я услыхалъ явственно звукъ, отъ котораго у меня застыла кровь въ сердцѣ; услыхалъ стукъ палки слѣпаго по мерзлой землѣ… Стук приближался… Мы съ матушкой слушали, не дыша. Вотъ палка стукнула въ дверь, негодяй повернулъ дверную ручку и началъ неистово ломиться въ домъ. Потомъ все смолкло. Затѣмъ костыль опять застучалъ по землѣ, медленно удаляясь отъ дома, и къ нашей радости стукъ постепенно замеръ въ отдаленіи.
— Матушка, — вскричалъ я, — возьмемъ все и убѣжимъ!
Я былъ увѣренъ, что запертая дверь навела слѣпаго на подозрѣніе и что скоро къ намъ въ домъ нахлынетъ вся шайка. И все-таки я былъ безконечно радъ, что догадался запереть задвижку. Ужь очень былъ страшенъ этотъ слѣпой, такъ страшенъ, что и разсказать нѣтъ словъ.
Очень испугалась матушка, а все-таки не хотѣла взять ни одной копѣйки меньше, чѣмъ слѣдуетъ.
— Еще нѣтъ семи часовъ, — сказала она. — Я своего упускать не намерена.
Не успѣла она договорить, какъ гдѣ-то вдали, на холмѣ должно быть, раздался протяжный свистъ. Оставаться было немыслимо.
— Нечего дѣлать, — вздохнула матушка, торопясь встать и уйти, — ужь возьму только то, что успѣла отсчитать.
— А я для круглаго счета возьму вотъ и это, — вскричалъ я, хватая клеенчатый пакет.
Мы побѣжали по лѣстницѣ въ темнотѣ, бросивъ свѣчку возлѣ пустаго сундука, выбѣжали на улицу и пустились по дорогѣ. Туманъ сталъ рѣдѣть и луна уже вполнѣ ярко озаряла окружающія высоты. К счастью дорога шла внизу и потому оставалась погружена въ относительный мракъ. На первое время намъ было хорошо, но съ половины дороги намъ предстояло идти по освѣщенному пространству. Хуже всего было то, что сзади насъ уже раздавались шаги многочисленныхъ ногъ. Къ гостинницѣ приближалась толпа мужчинъ, изъ которыхъ у одного былъ фонарь.
— Дитя мое, — сказала мнѣ вдругъ матушка, — бери деньги и бѣги! Я чувствую, что скоро выбьюсь изъ силъ.
— Кончено! — подумалъ я. — Теперь насъ поймаютъ.
в этом роде. Английских монет было меньше всего, а матушка только им и знала цену.
Мы не сделали ещё и половины дела, как вдруг я остановил матушку, дотронувшись до её руки. В тишине ночи я услыхал явственно звук, от которого у меня застыла кровь в сердце; услыхал стук палки слепого по мёрзлой земле… Стук приближался… Мы с матушкой слушали, не дыша. Вот палка стукнула в дверь, негодяй повернул дверную ручку и начал неистово ломиться в дом. Потом всё смолкло. Затем костыль опять застучал по земле, медленно удаляясь от дома, и, к нашей радости, стук постепенно замер в отдалении.
— Матушка, — вскричал я, — возьмём всё и убежим!
Я был уверен, что запертая дверь навела слепого на подозрение и что скоро к нам в дом нахлынет вся шайка. И всё-таки я был бесконечно рад, что догадался запереть задвижку. Уж очень был страшен этот слепой, так страшен, что и рассказать нет слов.
Очень испугалась матушка, а всё-таки не хотела взять ни одной копейки меньше, чем следует.
— Ещё нет семи часов, — сказала она. — Я своего упускать не намерена.
Не успела она договорить, как где-то вдали, на холме, должно быть, раздался протяжный свист. Оставаться было немыслимо.
— Нечего делать, — вздохнула матушка, торопясь встать и уйти, — уж возьму только то, что успела отсчитать.
— А я для круглого счёта возьму вот и это, — вскричал я, хватая клеёнчатый пакет.
Мы побежали по лестнице в темноте, бросив свечку возле пустого сундука, выбежали на улицу и пустились по дороге. Туман стал редеть и луна уже вполне ярко озаряла окружающие высоты. К счастью, дорога шла внизу и потому оставалась погружена в относительный мрак. На первое время нам было хорошо, но с половины дороги нам предстояло идти по освещённому пространству. Хуже всего было то, что сзади нас уже раздавались шаги многочисленных ног. К гостинице приближалась толпа мужчин, из которых у одного был фонарь.
— Дитя моё, — сказала мне вдруг матушка, — бери деньги и беги! Я чувствую, что скоро выбьюсь из сил.
— Кончено! — подумал я. — Теперь нас поймают.
