зрительно возразилъ Сильверъ. — Нѣтъ, видно васъ нужно еще поучить. Знайте же, что я все еще вашъ капитанъ, слышите? и буду имъ до тѣхъ поръ, покуда вы не заявите мнѣ своихъ претензій, а я на нихъ не отвѣчу. Покуда этого не будетъ, ваша черная марка все равно что ничего. Потомъ мы увидимъ.
— О, не бойтесь, мы знаемъ, чего хотимъ, — отвѣчалъ Джорджъ. — Во-первыхъ вы испортили наше дѣло. Попробуйте насъ увѣрить въ противномъ. Во-вторыхъ вы выпустили изъ блокгауза враговъ, которые были нами сжаты въ кулакъ. Не знаю, зачѣмъ они пожелали уйти, но вполнѣ понимаю, что имъ это было нужно. Послѣ этого вы не дали намъ напасть на нихъ, когда они уходили. О, ваша игра вполнѣ понятна; вы служите и нашимъ, и вашимъ, надѣясь обезпечить себѣ лазейку на случай окончательной бѣды. Но этого мы не допустимъ, нѣтъ… Наконецъ послѣднее наше неудовольствіе — этотъ мальчишка.
— И все? — холодно спросилъ Сильверъ.
— Кажется довольно и этого? — разсердился Джорджъ. — Мы всѣ скоро угодимъ на висѣлицу, благодаря вашей глупости.
— Ну, ладно. Я сейчасъ отвѣчу вамъ на всѣ ваши обвиненія. Я испортилъ все дѣло, вы говорите. Я ли, послушайте? Вы помните, какой былъ у меня планъ, и сами, я думаю, видите теперь, что еслибы онъ былъ исполненъ, то мы сидѣли бы теперь на Испаньолѣ съ кучей денег и со всякой провизіей. Кто меня не послушался? Кто заставилъ меня отказаться отъ этого плана, меня, выборнаго капитана? Кто въ самый рѣшительный день, когда мы съѣхали на островъ, сунулъ мнѣ въ руки черную марку? Кто отказался ждать болѣе благоприятной минуты? И вотъ теперь насъ дѣйствительно ждетъ очень печальная участь. Висѣлицы намъ не миновать, а чья вина? Вина Андерсена, Гандса и твоя, Джорджъ Мерри. Ты остался послѣдній изъ этой глупой троицы, тѣхъ двухъ уже нѣтъ на свѣтѣ. Они поплатились, но ты, ты послѣ этого еще смѣешь лѣзть въ капитаны! Да это чортъ знаетъ что такое!
Сильверъ умолкъ и по лицамъ Джорджа и его товарищей я замѣтилъ, что рѣчь произвела впечатлѣніе.
— Такъ вотъ ваше первое обвиненіе, — продолжалъ обвиняемый, вытирая вывернутою рукою потный лобъ. Онъ говорилъ съ такою силой, что въ домѣ дрожали стѣны. — Эхъ, да что! Просто и вспоминать-то тошно!.. Память у васъ короткая, разумъ тоже; вы не можете ничего сообразить, ничему научиться. Какіе вы матросы?
зрительно возразил Сильвер. — Нет, видно вас нужно ещё поучить. Знайте же, что я всё ещё ваш капитан, слышите? И буду им до тех пор, покуда вы не заявите мне своих претензий, а я на них не отвечу. Покуда этого не будет, ваша чёрная марка всё равно что ничего. Потом мы увидим.
— О, не бойтесь, мы знаем, чего хотим, — отвечал Джордж. — Во-первых, вы испортили наше дело. Попробуйте нас уверить в противном. Во-вторых, вы выпустили из блокгауза врагов, которые были нами сжаты в кулак. Не знаю зачем они пожелали уйти, но вполне понимаю, что им это было нужно. После этого вы не дали нам напасть на них, когда они уходили. О, ваша игра вполне понятна; вы служите и нашим и вашим, надеясь обеспечить себе лазейку на случай окончательной беды. Но этого мы не допустим, нет… Наконец, последнее наше неудовольствие — этот мальчишка.
— И всё? — холодно спросил Сильвер.
— Кажется, довольно и этого? — рассердился Джордж. — Мы все скоро угодим на виселицу, благодаря вашей глупости.
— Ну, ладно. Я сейчас отвечу вам на все ваши обвинения. Я испортил всё дело, вы говорите. Я ли, послушайте? Вы помните, какой был у меня план, и сами, я думаю, видите теперь, что если бы он был исполнен, то мы сидели бы теперь на Испаньоле с кучей денег и со всякой провизией. Кто меня не послушался? Кто заставил меня отказаться от этого плана, меня, выборного капитана? Кто в самый решительный день, когда мы съехали на остров, сунул мне в руки чёрную марку? Кто отказался ждать более благоприятной минуты? И вот теперь нас действительно ждёт очень печальная участь. Виселицы нам не миновать, а чья вина? Вина Андерсена, Гандса и твоя, Джордж Мерри. Ты остался последний из этой глупой троицы, тех двух уже нет на свете. Они поплатились, но ты, ты после этого ещё смеешь лезть в капитаны! Да это чёрт знает что такое!
Сильвер умолк и по лицам Джорджа и его товарищей я заметил, что речь произвела впечатление.
— Так вот ваше первое обвинение, — продолжал обвиняемый, вытирая вывернутою рукою потный лоб. Он говорил с такою силой, что в доме дрожали стены. — Эх, да что! Просто и вспоминать-то тошно!.. Память у вас короткая, разум тоже; вы не можете ничего сообразить, ничему научиться. Какие вы матросы?
