— Пожевать хочется, — сказалъ онъ, — а ножа нѣтъ, да и сила точно у цыпленка. Ахъ, Джимъ, Джимъ!.. Чувствую я, что приходитъ мой чередъ. Не долго я протяну. Можетъ быть въ послѣдній разъ я жую и табакъ-то…
— Я съ удовольствіемъ отрѣжу вамъ табаку, — отвѣчалъ я, отрѣзывая довольно большой кусокъ. Гандсъ взялъ у меня табакъ, заснулъ его за щеку и снова притихъ. Прошло четверть часа. Тогда хитрый матросъ замѣтилъ мнѣ, что приливъ поднялся довольно высоко.
— Теперь, капитанъ Гоукинсъ, неугодно ли вамъ будетъ слушаться моихъ указаній, — сказалъ онъ мнѣ съ прежней загадочной улыбкой, — и я вамъ ручаюсь, что шкуна будетъ скоро въ безопасномъ мѣстѣ.
Намъ оставалось проплыть не болѣе двухъ миль, но плаваніе предстояло трудное, во-первыхъ потому, что входъ на рейдъ былъ довольно узокъ, а во-вторыхъ по той причинѣ, что этотъ входъ открывался съ запада на востокъ, подаваясь нѣсколько къ югу, так что дѣйствовать рулемъ нужно было съ крайней осторожностью во избѣжаніе несчастнаго случая. Могу, не хвастаясь, сказать, что я справился съ своей задачей очень удачно и что Гандсъ оказался превосходнымъ лоцманомъ. Мы плыли отлично, ловко лавируя въ виду низкихъ береговъ.
По вступленіи въ проливъ насъ со всѣхъ сторонъ окружила земля. Берега сѣверной бухты оказались такими же лѣсистыми, какъ и возлѣ Киддовой пристани, но форма бухты была иная: узкая и длинная. Вообще заливъ былъ скорѣе похож на устье рѣки, чѣмъ на бухту. Перед нами, на южной сторонѣ бухты, виднѣлся кузовъ разбитаго корабля. Корабль былъ большой, трехмачтовый, и валялся здѣсь должно быть уже нѣсколько лѣтъ, потому что онъ почти совершенно обросъ морскими растеніями и на палубѣ его пробивалась густая трава, среди которой тамъ и сямъ мелькали даже дикіе цвѣты. Зрѣлище было очень грустное, но за то свидѣтельствовало о полной безопасности стоянки.
— Ну, капитанъ, — замѣтилъ мнѣ Гандсъ, — смотрите сюда. Видите вы вотъ это мѣстечко? Оно точно нарочно устроено для посадки корабля на мель. Дно — чистый песокъ, по близости ни одной скалы, кругомъ деревья, а подъ бокомъ старая развалина, поросшая травой и цвѣтами.
— А если мы сядемъ на мель, можно ли будетъ потомъ спу-
— Пожевать хочется, — сказал он, — а ножа нет, да и сила точно у цыплёнка. Ах, Джим, Джим!.. Чувствую я, что приходит мой черёд. Не долго я протяну. Может быть, в последний раз я жую и табак-то…
— Я с удовольствием отрежу вам табаку, — отвечал я, отрезывая довольно большой кусок. Гандс взял у меня табак, заснул его за щеку и снова притих. Прошло четверть часа. Тогда хитрый матрос заметил мне, что прилив поднялся довольно высоко.
— Теперь, капитан Гоукинс, неугодно ли вам будет слушаться моих указаний, — сказал он мне с прежней загадочной улыбкой, — и я вам ручаюсь, что шхуна будет скоро в безопасном месте.
Нам оставалось проплыть не более двух миль, но плавание предстояло трудное, во-первых, потому, что вход на рейд был довольно узок, а, во-вторых, по той причине, что этот вход открывался с запада на восток, подаваясь несколько к югу, так что действовать рулём нужно было с крайней осторожностью во избежание несчастного случая. Могу не хвастаясь сказать, что я справился со своей задачей очень удачно и что Гандс оказался превосходным лоцманом. Мы плыли отлично, ловко лавируя в виду низких берегов.
По вступлении в пролив нас со всех сторон окружила земля. Берега северной бухты оказались такими же лесистыми, как и возле Киддовой пристани, но форма бухты была иная: узкая и длинная. Вообще залив был скорее похож на устье реки, чем на бухту. Перед нами, на южной стороне бухты, виднелся кузов разбитого корабля. Корабль был большой, трёхмачтовый, и валялся здесь, должно быть, уже несколько лет, потому что он почти совершенно оброс морскими растениями и на палубе его пробивалась густая трава, среди которой там и сям мелькали даже дикие цветы. Зрелище было очень грустное, но зато свидетельствовало о полной безопасности стоянки.
— Ну, капитан, — заметил мне Гандс, — смотрите сюда. Видите вы вот это местечко? Оно точно нарочно устроено для посадки корабля на мель. Дно — чистый песок, поблизости ни одной скалы, кругом деревья, а под боком старая развалина, поросшая травой и цветами.
— А если мы сядем на мель, можно ли будет потом спу-
