— Ну, такъ я принесу вамъ портвейну, мистеръ Гандсъ. Онъ навѣрное тамъ есть…
Я пошелъ по лѣстницѣ и нарочно затопалъ погромче. Внизу я снялъ башмаки, обѣжалъ кругомъ и поднялся по лѣстницѣ въ люкъ, изъ котораго осторожно выглянул на палубу. Подозрѣнія мои оправдались вполнѣ.
Гандсъ приподнялся и ползъ по палубѣ на четверенькахъ. Боль въ ногѣ была должно быть невыносимая, потому что онъ то и дѣло подавлялъ стоны, но тѣмъ не менѣе ему удалось проползти поперек почти всю палубу. Порывшись въ углу, онъ вытащилъ изъ кучи веревокъ что-то въ родѣ длиннаго кинжала, покрытаго кровью до самой рукоятки. Тщательно осмотрѣвъ кинжалъ, онъ попробовалъ на палецъ, остеръ ли онъ, и проворно спряталъ его подъ камзолъ. Послѣ того онъ прежнимъ путемъ вернулся на свое мѣсто.
Я узналъ довольно. Израиль Гандсъ могъ двигаться и имѣлъ оружіе. Чтобы достать его, онъ хитростью спровадил меня вонъ, слѣдовательно кинжалъ предназначался именно для меня. Но что онъ думалъ сдѣлать потомъ, выбраться ли на берегъ и плестись къ товарищамъ, или сдѣлать имъ сигнальный выстрѣлъ, — этого я не брался рѣшить.
Въ одномъ я былъ почти увѣренъ, это въ томъ, что мнѣ нечего бояться, покуда мы не приведемъ шкуну въ безопасное мѣсто. Въ этомъ наши интересы сходились. Обоимъ намъ одинаково хотѣлось посадить Испаньолу на мель въ закрытомъ отъ вѣтра мѣстѣ, чтобы при надобности снова спустить ее въ воду. Покуда это не было сдѣлано, я для шкуны былъ необходимъ.
Раздумывая обо всемъ этомъ, я какъ кошка прокрался въ гостиную, надѣлъ башмаки, взялъ первую попавшуюся бутылку съ виномъ и вернулся на палубу.
Гандсъ полулежалъ на прежнемъ мѣстѣ, поджавши ноги и закрывши глаза, словно ему было тяжело глядѣть на свѣтъ. Когда я къ нему подошелъ, онъ поднялъ голову, привычнымъ жестомъ отбилъ у бутылки горлышко и отпилъ изъ нея изрядное количество, произнеся свой любимый тостъ:
— Исполненіе желаній!
Нѣсколько времени онъ сидѣлъ не двигаясь. Потомъ, вытащивъ изъ кармана вязку табаку, онъ попросил меня отрѣзать ему кусочекъ.
— Ну, так я принесу вам портвейну, мистер Гандс. Он, наверное, там есть…
Я пошёл по лестнице и нарочно затопал погромче. Внизу я снял башмаки, обежал кругом и поднялся по лестнице в люк, из которого осторожно выглянул на палубу. Подозрения мои оправдались вполне.
Гандс приподнялся и полз по палубе на четвереньках. Боль в ноге была, должно быть, невыносимая, потому что он то и дело подавлял стоны, но тем не менее ему удалось проползти поперёк почти всю палубу. Порывшись в углу, он вытащил из кучи верёвок что-то вроде длинного кинжала, покрытого кровью до самой рукоятки. Тщательно осмотрев кинжал, он попробовал на палец, остёр ли он, и проворно спрятал его под камзол. После того он прежним путём вернулся на своё место.
Я узнал довольно. Израиль Гандс мог двигаться и имел оружие. Чтобы достать его, он хитростью спровадил меня вон, следовательно кинжал предназначался именно для меня. Но что он думал сделать потом, выбраться ли на берег и плестись к товарищам, или сделать им сигнальный выстрел, — этого я не брался решить.
В одном я был почти уверен, это в том, что мне нечего бояться, покуда мы не приведём шхуну в безопасное место. В этом наши интересы сходились. Обоим нам одинаково хотелось посадить Испаньолу на мель в закрытом от ветра месте, чтобы при надобности снова спустить её в воду. Покуда это не было сделано, я для шхуны был необходим.
Раздумывая обо всём этом, я как кошка прокрался в гостиную, надел башмаки, взял первую попавшуюся бутылку с вином и вернулся на палубу.
Гандс полулежал на прежнем месте, поджавши ноги и закрывши глаза, словно ему было тяжело глядеть на свет. Когда я к нему подошёл, он поднял голову, привычным жестом отбил у бутылки горлышко и отпил из неё изрядное количество, произнеся свой любимый тост:
— Исполнение желаний!
Несколько времени он сидел не двигаясь. Потом, вытащив из кармана вязку табаку, он попросил меня отрезать ему кусочек.
