— Вотъ это такъ! — сказалъ онъ, переводя духъ. — На этотъ разъ водка для меня не прихоть, а лѣкарство.
Я устроился въ уголку и тоже принялся за завтракъ.
— Вы очень тяжело ранены? — спросилъ я.
— Еслибъ этотъ окаянный докторъ былъ на шкунѣ, онъ вылѣчилъ бы меня духомъ. А теперь вотъ извольте… За то вотъ эта акула умерла, — указалъ онъ на матроса въ красной шапкѣ. — Скверный былъ матросишка, честное слово… Но вы-то какъ сюда попали, Гоукинсъ? Откуда васъ чортъ принесъ?
— Я, мистеръ Гандсъ, явился принять шкуну въ свое завѣдываніе, — отвѣчалъ я, — и вы должны впредь до новаго распоряженія смотрѣть на меня какъ на своего капитана.
Онъ хмуро поглядѣлъ на меня, но не сказалъ ни слова. Цвѣтъ его лица нѣсколько оживился, но несчастный все-таки былъ очень слабъ и по прежнему съѣзжалъ туловищемъ на палубу при малѣйшемъ толчкѣ шкуны.
— Кстати, мистеръ Гандсъ, — продолжалъ я, — я не желаю здѣсь на кораблѣ чернаго флага. Съ вашего позволенія я его сниму. Лучше никакого знамени, чѣмъ такое гадкое.
Съ этими словами я сдернулъ флагъ и бросилъ въ море. Сдѣлавъ это, я снялъ шапку и вскричалъ:
— Прощайте, капитанъ Сильверъ!
Гандсъ слѣдилъ за мной внимательнымъ и хитрым взглядомъ, сидя по прежнему съ опущенною на грудь головою.
— Полагаю, мистеръ Гоукинсъ, — сказалъ онъ наконецъ, — что вы теперь намѣрены вернуться къ берегу?… Не поговорить ли намъ съ вами чуточку?
— Съ удовольствіемъ, мистеръ Гандсъ, — отвѣчалъ я. — Отчего не поговорить.
И я снова с апетитомъ принялся за ѣду.
— Видишь что, — продолжалъ Гандсъ, указывая слабымъ кивкомъ на трупъ матроса, — мы было вотъ съ нимъ, — его звали О’Бріенъ, ирландецъ онъ былъ… такъ, дрянцо… — мы было съ нимъ поставили паруса и хотѣли вернуться въ пристань. Но онъ умеръ, а я раненъ, и теперь некому вести корабль. Развѣ вотъ ты поведешь, если я покажу тебѣ, какъ это сдѣлать… Такъ слушай, что я тебѣ скажу: накорми меня и напой, потомъ дай платокъ перевязать рану, а я за это научу тебя, что нужно дѣлать. Согласенъ?
— Да, только вотъ еще что я вам скажу, — возразилъ я. — Я
— Вот это так! — сказал он, переводя дух. — На этот раз водка для меня не прихоть, а лекарство.
Я устроился в уголку и тоже принялся за завтрак.
— Вы очень тяжело ранены? — спросил я.
— Если б этот окаянный доктор был на шхуне, он вылечил бы меня духом. А теперь вот извольте… Зато вот эта акула умерла, — указал он на матроса в красной шапке. — Скверный был матросишка, честное слово… Но вы-то как сюда попали, Гоукинс? Откуда вас чёрт принёс?
— Я, мистер Гандс, явился принять шхуну в своё заведование, — отвечал я, — и вы должны впредь до нового распоряжения смотреть на меня как на своего капитана.
Он хмуро поглядел на меня, но не сказал ни слова. Цвет его лица несколько оживился, но несчастный всё-таки был очень слаб и по-прежнему съезжал туловищем на палубу при малейшем толчке шхуны.
— Кстати, мистер Гандс, — продолжал я, — я не желаю здесь на корабле чёрного флага. С вашего позволения я его сниму. Лучше никакого знамени, чем такое гадкое.
С этими словами я сдёрнул флаг и бросил в море. Сделав это, я снял шапку и вскричал:
— Прощайте, капитан Сильвер!
Гандс следил за мной внимательным и хитрым взглядом, сидя по-прежнему с опущенною на грудь головою.
— Полагаю, мистер Гоукинс, — сказал он наконец, — что вы теперь намерены вернуться к берегу?… Не поговорить ли нам с вами чуточку?
— С удовольствием, мистер Гандс, — отвечал я. — Отчего не поговорить.
И я снова с аппетитом принялся за еду.
— Видишь что, — продолжал Гандс, указывая слабым кивком на труп матроса, — мы, было, вот с ним, — его звали О’Бриен, ирландец он был… так, дрянцо… — мы, было, с ним поставили паруса и хотели вернуться в пристань. Но он умер, а я ранен, и теперь некому вести корабль. Разве вот ты поведёшь, если я покажу тебе, как это сделать… Так слушай, что я тебе скажу: накорми меня и напои, потом дай платок перевязать рану, а я за это научу тебя, что нужно делать. Согласен?
— Да, только вот ещё что я вам скажу, — возразил я. — Я
