Только что я усѣлся верхомъ на бугшпритъ, какъ большой парусъ, громко хлопнувъ, надулся отъ вѣтра и понесъ шкуну на сѣверъ. Отъ толчка шкуна дрогнула всѣмъ корпусомъ. Я чуть-чуть не упалъ въ море, но удержался и поползъ по бугшприту, съ котораго и свалился головою на бакъ. Поднявшись и отправившись, я осмотрѣлся. Я стоялъ съ навѣтряной стороны и надувшійся парусъ закрывалъ отъ меня корму. На палубѣ повидимому никого не было. Ее не мыли съ самаго бунта и потому она была сильно затоптана. По половицамъ, точно живая, каталась пустая бутылка съ отбитымъ горлышкомъ.
Но вдругъ Испаньола встала противъ вѣтра. Реи затрещали, весь корабль снова затрясся и глубоко нырнулъ носомъ. Паруса, визжа на блокахъ, перекосились въ сторону и я увидалъ кормовую часть палубы. Тамъ было двое; одинъ, въ красной шапкѣ, лежалъ на спинѣ какъ пластъ, раскинувъ руки и страшно оскаливъ зубы изъ-подъ судорожно искривленныхъ губъ; другой, Израиль Гандсъ, неподвижно сидѣлъ, прислонившись спиною къ сѣткѣ и безпомощно повѣсивъ руки. Голова его поникла на грудь, а загорѣлое лицо было блѣдно какъ воск.
При каждомъ толчкѣ корабля человѣка въ красной шапкѣ дергало изъ стороны въ сторону, причемъ не измѣнялись ни его безжизненная поза, ни страшная физіономія съ бѣлыми оскаленными зубами; отъ той же причины Израля Гандса каждый разъ
Только что я уселся верхом на бугшприт, как большой парус, громко хлопнув, надулся от ветра и понес шхуну на север. От толчка шхуна дрогнула всем корпусом. Я чуть-чуть не упал в море, но удержался и пополз по бугшприту, с которого и свалился головою на бак. Поднявшись и оправившись, я осмотрелся. Я стоял с наветренной стороны и надувшийся парус закрывал от меня корму. На палубе, по-видимому, никого не было. Её не мыли с самого бунта и потому она была сильно затоптана. По половицам, точно живая, каталась пустая бутылка с отбитым горлышком.
Но вдруг Испаньола встала против ветра. Реи затрещали, весь корабль снова затрясся и глубоко нырнул носом. Паруса, визжа на блоках, перекосились в сторону и я увидал кормовую часть палубы. Там было двое; один, в красной шапке, лежал на спине как пласт, раскинув руки и страшно оскалив зубы из-под судорожно искривлённых губ; другой, Израиль Гандс, неподвижно сидел, прислонившись спиною к сетке и беспомощно повесив руки. Голова его поникла на грудь, а загорелое лицо было бледно как воск.
При каждом толчке корабля человека в красной шапке дёргало из стороны в сторону, причём не изменялись ни его безжизненная поза, ни страшная физиономия с белыми оскаленными зубами; от той же причины Израля Гандса каждый раз
