Распущенные паруса Испаньолы ярко бѣлѣли на солнцѣ точно снѣгъ или серебро. Вѣтеръ надувалъ ихъ и шкуна плыла на сѣверо-западъ. Изъ этого я заключилъ, что бывшіе на шкунѣ матросы желаютъ объѣхать островъ кругомъ и вернуться на прежнее мѣсто. Вдругъ шкуна повернула на западъ. Я рѣшилъ, что меня замѣтили и погнались за моей пирогой. Но подъ конецъ шкуна неожиданно повернулась совсѣмъ противъ вѣтра и съ минуту постояла словно въ нерѣшимости. Паруса ея хлопались объ мачты.
— Скоты! — подумалъ я. — Навѣрно перепились до безчувствія!
И мнѣ пришло въ голову, какъ задалъ бы имъ за это капитанъ Смоллетъ, случись такая оказія при немъ.
Между тѣмъ шкуна постепенно сдѣлала полный оборотъ и снова стала подъ вѣтромъ. Паруса снова надулись, она опять довольно быстро проплыла минуты три и потомъ снова остановилась. Вообще Испаньола плыла какъ попало. Для меня стало ясно, что рулемъ не правилъ никто. Но въ такомъ случаѣ гдѣ же были матросы? Они были или пьяны и не понимали, что съ ними дѣлается, или покинули корабль.
— Еслибы мнѣ удалось до нея добраться, — подумал я, — то я быть можетъ ухитрился бы привести ее къ законному капитану.
Теченіемъ несло пирогу и шкуну въ одномъ и томъ же направленіи. Паруса же шкуны дѣйствовали такъ безпорядочно и непослѣдовательно, остановки были такъ часты, что Испаньола нисколько не опережала меня; вѣрнѣе даже, что она плыла медленнѣе. Еслибы я рѣшился сѣсть и грести, то навѣрное догналъ бы ee. Эта мысль понравилась мнѣ, а воспоминаніе о стоявшей у входа въ гостиную бочкѣ съ прѣсною водой еще больше подогрѣло мою отвагу.
Я сѣлъ и сейчас же получилъ въ физіономію цѣлый дождь брызгъ. На этотъ разъ я однако не струсилъ и началъ изъ всѣхъ силъ править на Испаньолу. Одинъ разъ въ мой челнокъ плеснуло так много воды, что мнѣ пришлось остановиться и, дрожа отъ страха, осторожно выкачать ее шапкой. Подъ конецъ однако я примѣнился къ капризамъ пироги и дѣло пошло у меня лучше. Я довольно сносно дѣйствовалъ весломъ и рѣже нарушалъ равновѣсіе, хотя и продолжалъ получать отъ времени до времени толчки волнъ и плевки пѣны. Не обращая ни нихъ вниманія, я все плылъ и плылъ и замѣтно приближался къ шкунѣ. Мнѣ уже видны были блестящія мѣдныя части руля. На палубѣ попрежнему не было
Распущенные паруса Испаньолы ярко белели на солнце точно снег или серебро. Ветер надувал их и шхуна плыла на северо-запад. Из этого я заключил, что бывшие на шхуне матросы желают объехать остров кругом и вернуться на прежнее место. Вдруг шхуна повернула на запад. Я решил, что меня заметили и погнались за моей пирогой. Но под конец шхуна неожиданно повернулась совсем против ветра и с минуту постояла словно в нерешимости. Паруса её хлопались об мачты.
— Скоты! — подумал я. — Наверно, перепились до бесчувствия!
И мне пришло в голову, как задал бы им за это капитан Смоллет, случись такая оказия при нём.
Между тем шхуна постепенно сделала полный оборот и снова стала под ветром. Паруса снова надулись, она опять довольно быстро проплыла минуты три и потом снова остановилась. Вообще Испаньола плыла как попало. Для меня стало ясно, что рулём не правил никто. Но в таком случае где же были матросы? Они были или пьяны и не понимали, что с ними делается, или покинули корабль.
— Если бы мне удалось до неё добраться, — подумал я, — то я быть может ухитрился бы привести её к законному капитану.
Течением несло пирогу и шхуну в одном и том же направлении. Паруса же шхуны действовали так беспорядочно и непоследовательно, остановки были так часты, что Испаньола нисколько не опережала меня; вернее даже, что она плыла медленнее. Если бы я решился сесть и грести, то, наверное, догнал бы eё. Эта мысль понравилась мне, а воспоминание о стоявшей у входа в гостиную бочке с пресною водой ещё больше подогрело мою отвагу.
Я сел и сейчас же получил в физиономию целый дождь брызг. На этот раз я однако не струсил и начал из всех сил править на Испаньолу. Один раз в мой челнок плеснуло так много воды, что мне пришлось остановиться и, дрожа от страха, осторожно выкачать её шапкой. Под конец, однако, я применился к капризам пироги и дело пошло у меня лучше. Я довольно сносно действовал веслом и реже нарушал равновесие, хотя и продолжал получать от времени до времени толчки волн и плевки пены. Не обращая ни них внимания, я всё плыл и плыл и заметно приближался к шхуне. Мне уже видны были блестящие медные части руля. На палубе по-прежнему не было
