значило: "молчать!" Всѣ замолчали, кромѣ доктора Лайвей, который продолжалъ говорить своимъ звонкимъ и пріятнымъ голосомъ, попыхивая отъ времени до времени трубкой.
Капитанъ поглядѣлъ на него сверкающимъ взглядомъ и опять ударилъ кулакомъ по столу. Когда же онъ увидѣлъ, что и второе предупрежденіе не подѣйствовало, то закричалъ съ самымъ непечатнымъ ругательствомъ;
— Тише, вы, тамъ! Цыцъ, коли я приказываю!
— Это вы мнѣ говорите, сэръ? — спросилъ доктор.
Задорный буянъ отвѣчалъ утвердительно.
Въ такомъ случаѣ, сэръ, — спокойно возразил докторъ Лайвей, — я долженъ вамъ сказать, что если вы не перестанете пить такъ много рому, то міръ скоро избавится отъ самаго противнаго гуляки, какого только мнѣ приходилось видѣть.
Гнѣвъ старика былъ ужасенъ. Онъ вскочилъ на ноги, вытащилъ кортик и, размахивая имъ, объявилъ, что сію минуту приколетъ доктора къ стѣнѣ.
Докторъ Лайвей даже бровью не повелъ. Онъ продолжалъ говорить, глядя на буяна через плечо, и говорилъ громко, чтобы всѣ его слышали, голосомъ удивительно спокойнымъ:
— Если вы сію же минуту не уберете свой кортикъ на мѣсто, то даю вамъ честное слово, что васъ повѣсятъ въ самомъ непродолжительном времени.
Послѣдовалъ обмѣнъ многозначительныхъ взглядовъ и капитанъ, какъ бы признавая себя побѣжденнымъ, спряталъ кортикъ и сѣлъ на свое мѣсто, ворча какъ побитая собака.
— Кромѣ того, сэръ, — не унимался докторъ, — предупреждаю васъ, что я буду за вами слѣдить, такъ какъ убѣдился, что вы человѣкъ подозрительный. Я не только врачъ, я и мировой судья въ здѣшнемъ округѣ; если я услышу на васъ хотя самую малѣйшую жалобу, то ручаюсь вамъ, что вы у нас не заживетесь. Намотайте это себѣ на усъ.
Тутъ доктору привели лошадь, онъ сѣлъ въ сѣдло и уѣхалъ. Съ этого вечера капитанъ притихъ на цѣлую недѣлю и не пикнулъ ни единаго слова.
Вскорѣ послѣ этого случая произошло таинственное событие, которое избавило насъ отъ капитана, но не уничтожило послѣдствій его посѣщенія. Зима въ тотъ годъ была лютая; сильнѣйшіе морозы чередовались съ свирѣпыми бурями, и я чувствовалъ сво-
значило: "молчать!" Все замолчали, кроме доктора Лайвей, который продолжал говорить своим звонким и приятным голосом, попыхивая от времени до времени трубкой.
Капитан поглядел на него сверкающим взглядом и опять ударил кулаком по столу. Когда же он увидел, что и второе предупреждение не подействовало, то закричал с самым непечатным ругательством;
— Тише, вы, там! Цыц, коли я приказываю!
— Это вы мне говорите, сэр? — спросил доктор.
Задорный буян отвечал утвердительно.
В таком случае, сэр, — спокойно возразил доктор Лайвей, — я должен вам сказать, что если вы не перестанете пить так много рому, то мир скоро избавится от самого противного гуляки, какого только мне приходилось видеть.
Гнев старика был ужасен. Он вскочил на ноги, вытащил кортик и, размахивая им, объявил, что сию минуту приколет доктора к стене.
Доктор Лайвей даже бровью не повёл. Он продолжал говорить, глядя на буяна через плечо, и говорил громко, чтобы все его слышали, голосом удивительно спокойным:
— Если вы сию же минуту не уберёте свой кортик на место, то даю вам честное слово, что вас повесят в самом непродолжительном времени.
Последовал обмен многозначительных взглядов и капитан, как бы признавая себя побеждённым, спрятал кортик и сел на своё место, ворча как побитая собака.
— Кроме того, сэр, — не унимался доктор, — предупреждаю вас, что я буду за вами следить, так как убедился, что вы человек подозрительный. Я не только врач, я и мировой судья в здешнем округе; если я услышу на вас хотя самую малейшую жалобу, то ручаюсь вам, что вы у нас не заживётесь. Намотайте это себе на ус.
Тут доктору привели лошадь, он сел в седло и уехал. С этого вечера капитан притих на целую неделю и не пикнул ни единого слова.
Вскоре после этого случая произошло таинственное событие, которое избавило нас от капитана, но не уничтожило последствий его посещения. Зима в тот год была лютая; сильнейшие морозы чередовались со свирепыми бурями, и я чувствовал сво-
