чихъ собакъ; при видѣ меня, онѣ принялись лаять и прыгать вокругъ. Около фокъ-мачты, въ желѣзной клѣткѣ, лежалъ большой пума. Клѣтка была настолько мала, что пума едва ворочался въ ней. Далѣе, противъ штиръ-борта, стояли безчисленные рѣшетчатые ящики съ кроликами, а на носу находилась одна лама въ узенькой клѣткѣ. На собакахъ были надѣты намордники. Единственнымъ человѣческимъ существомъ на палубѣ являлся худощавый и молчаливый матросъ съ бичемъ въ рукѣ.
Грязные заплатанные паруса надувались вѣтромъ, и маленькое судно, казалось, быстро подвигалось впередъ. Небо было ясное; день склонялся къ вечеру, гряды пѣнящихся волнъ состязались въ быстротѣ съ кораблемъ. Пройдя мимо человѣка съ бичемъ, мы подошли къ кормѣ и, опираясь на перила, нѣкоторое время смотрѣли на пѣнящуюся вокругъ корпуса шкуны воду и на слѣдъ, оставляемый ею, гдѣ то появлялись, то исчезали громадные водяные пузыри. Затѣмъ я повернулся къ грязной палубѣ, загроможденной животными.
— Это морской звѣринецъ? — спросилъ я.
— Пожалуй, что и такъ! — отвѣчалъ Монгомери.
— Что хотятъ сдѣлать съ этими животными? Не представляютъ-ли они кладь корабля, и не разсчитываетъ-ли капитанъ продать ихъ туземцамъ Тихаго океана?
— Не правда-ли, можно было-бы дѣйствительно подумать это? — повторилъ Монгомери и снова повернулся ко мнѣ спиною.
Вдругъ мы услышали визгъ, сопровождаемый яростными проклятіями, исходившими изъ люка, и уродливый человѣкъ съ чернымъ лицомъ стремглавъ вылетѣлъ на палубу. При видѣ его, собаки, которыя было замолчали, уставъ лаять на меня, казалось, освирѣпѣли и принялись ворчать и рычать, немилосердно гремя своими цѣпями. Негръ на минуту остановился передъ ними, что дало возможность преслѣдовавшему его человѣку съ рыжими волосами наградить урода страшнымъ ударомъ кулака въ спину. Бѣднякъ упалъ, какъ подкошенный, и началъ кататься по грязной палубѣ среди обезумѣв-
чих собак; при виде меня, они принялись лаять и прыгать вокруг. Около фок-мачты, в железной клетке, лежала большая пума. Клетка была настолько мала, что пума едва ворочалась в ней. Далее, против штир-борта, стояли бесчисленные решетчатые ящики с кроликами, а на носу находилась одна лама в узенькой клетке. На собаках были надеты намордники. Единственным человеческим существом на палубе являлся худощавый и молчаливый матрос с бичом в руке.
Грязные, заплатанные паруса надувались ветром, и маленькое судно, казалось, быстро подвигалось вперед. Небо было ясное; день склонялся к вечеру, гряды пенящихся волн состязались в быстроте с кораблем. Пройдя мимо человека с бичом, мы подошли к корме и, опираясь на перила, некоторое время смотрели на пенящуюся вокруг корпуса шхуны воду и на след, оставляемый ею, где то появлялись, то исчезали громадные водяные пузыри. Затем я повернулся к грязной палубе, загроможденной животными.
— Это морской зверинец? — спросил я.
— Пожалуй, что и так! — отвечал Монгомери.
— Что хотят сделать с этими животными? Не представляют ли они кладь корабля, и не рассчитывает ли капитан продать их туземцам Тихого океана?
— Не правда ли, можно было бы действительно подумать это? — повторил Монгомери и снова повернулся ко мне спиною.
Вдруг мы услышали визг, сопровождаемый яростными проклятиями, исходившими из люка, и уродливый человек с черным лицом стремглав вылетел на палубу. При виде его, собаки, которые было замолчали, устав лаять на меня, казалось, освирепели и принялись ворчать и рычать, немилосердно гремя своими цепями. Негр на минуту остановился перед ними, что дало возможность преследовавшему его человеку с рыжими волосами наградить урода страшным ударом кулака в спину. Бедняк упал, как подкошенный, и начал кататься по грязной палубе среди обезумев-
