мыслямп въ отличіе отъ ничтожныхъ мыслей, которыя касались предметовъ ежедневнаго обихода. Если случайно я дѣлалъ какія нибудь замѣчанія, которыхъ онъ не понималъ, онъ разсыпался въ похвалахъ, просилъ меня повторить ихъ, заучалъ наизусть и, коверкая при этомъ слоги, говорилъ ихъ всѣмъ своимъ товаршцамъ. Я не помню ни одного случая чтобы онъ передавалъ ихъ просто и правильно. Словомъ, это было самое глупое созданіе, которое я когда-либо видѣлъ въ моей жизни. Онъ сочеталъ въ себѣ самымъ удивительнымъ образомъ глупость человѣка и обезьяны.
Все это, какъ я уже сказалъ, относится къ первымъ недѣлямъ, проведеннымъ мною между звѣрями. Въ этотъ проможутокъ они еще уважали установленные закономъ обычаи и сохранили въ своихъ поступкахъ наружную благопристойность. Однажды нашелъ я одного кролика, растерзаннаго, конечно, Гіеной-Свиньей — но это было все. Только около мая мѣсяца я началъ ясно чувствовать возрастающую разницу въ ихъ рѣчахъ и ихъ походкѣ, болѣе замѣтную грубость въ сочетаніи звуковъ съ обнаруживающейся все яснѣе и яснѣе наклонностью къ утратѣ дара слова. Болтовня моего Человѣка-Обезьяны увеличивалась количествомъ, но дѣлалась все непонятнѣе. У нѣкоторыхъ вполнѣ исчезала способность выражать мысли; хорошо еще, если они были способны въ то время понимать то, что я имъ говорилъ.
Представьте себѣ рѣчь, вначалѣ точную и опредѣленную, которая, постепенно утрачивая форму и правильное и членораздѣльное сочетаніе звуковъ, теряетъ все болѣе сходство съ человѣческой.
Имъ было все труднѣе ходить, и не смотря на стыдъ, который они должны были испытать время отъ времени, я заставалъ того или другого изъ нихъ бѣгающимъ на четверенкахъ и совершенно неспособнымъ возстановить вертикальное положеніе тѣла. Руки ихъ хватали предметы не такъ ловко. Каждый день они пили, лакая воду, грызли и рвали вмѣсто того, чтобы жевать. Теперь яснѣе, чѣмъ когда-либо, мнѣ вспоминались слова Моро объ ихъ упрямомъ и упорномъ звѣр-
