какъ и тѣлесныя, плодомъ увѣренности почитаются. Безъ того некорыстолюбиву быть не можно, а безъ некорыстолюбія нѣтъ добродѣтели. Я нѣкогда вопросилъ пастуха, отъ чего собаки его такъ ему вѣрны. Отъ того, отвѣчалъ онъ мнѣ, что я кромѣ хлѣба ничѣмъ ихъ не кормлю. Естьлибы кормилъ я ихъ мясомъ, то бы онѣ сдѣлалась волками. Отвѣтъ его удивилъ меня; да и по истиннѣ, друзья мои, вообще сказать можно, что надежнѣйшій способъ къ обузданію пороковъ, есть уменшеніе надобностей.
„Все сіе возможно въ войскѣ, сказалъ Императоръ; но не удобно къ произведенію въ дѣйство въ Государствѣ. Ибо законы Гражданскіе не таковы, какъ законы военные. Послѣдніе гораздо тѣснѣшимъ кругомъ ограничиваютъ свободу, нежели первые. Никакой законъ не препятствуетъ гражданину обогащаться честнымъ образомъ; да и никакой законъ не возбраняетъ разполагать своимъ богатствомъ, и спокойно имъ пользоваться. Ибо предполагается, что получилъ онъ его трудами, промысломъ, искуствомъ и дарованіемъ своимъ собственнымъ, или своихъ родителей. Я въ томъ согласенъ, сказалъ Велисарій. А я прибавлю еще больше, продолжалъ Императоръ. Когда богатство въ Государствѣ находится въ рукахъ одного какого либо сословія людей; то весьма нужно, чтобъ оно разпростиралось и на другія, и чтобъ трудъ и промыслъ извлекали его изъ рукъ праздныхъ. Я и въ томъ соглашаюсь, сказалъ Герой. Но я присовокуплю къ тому, продолжаетъ Юстиніанъ, что нѣжность, плотоугодіе, пышности, великолѣпіе, прихоти вкуса, непостоянство моды, вымыслы нѣги и тщеславія, суть такія подробности, что и отъ самаго строжайшаго смотрѣнія за благоустройствомъ, скрываются, и въ которыя законы иначе вмѣшиваться не могутъ, какъ показывая нѣкоторый
