ваетъ въ своихъ нѣдрахъ. Такимъ образомъ весь нравственный составъ любострастіемъ разстлѣвается. Естьли же оно иногда побудитъ къ любочестію, то въ то же время его затмѣваетъ и дѣлаетъ вѣроломнымъ когдажъ прилѣпится къ храбрости, то и оную обезчеститъ несносными продерзостьми. Почтеннѣйшія достоинства кажутся ему продажными, и плѣненная корыстолюбіемъ душа, безпрестанно готовая къ таковой продажѣ, предастся тому, кто больше давать будетъ. Оттуда всѣ явныя злодѣянія, въ кои ввергаются люди для своего обогащенія. Роскошь есть родитель всѣмъ тѣмъ мучительствамъ, отъ коихъ вселенная стонетъ: ибо она пораждаетъ нужды, нужды же производятъ корыстолюбіе, а сіе для насыщенія своего прибѣгаетъ къ угнетенію. И потому сперва должно приняться за самую роскошь, и пресѣченіе ея положитъ начало исправленію нравовъ.
„Сражаться съ роскошью, сказалъ Императоръ, есть тоже самое, какъ бы сражаться съ гидрою, у которой хотя отрубишь одну голову, то тысячу таковыхъ вновь покажетъ. Или паче, роскошь подобна Протею который подъ тысячію разныхъ видовъ убѣгаетъ отъ тѣхъ, кто его оковать старается. Но я скажу еще болѣе, продолжалъ онъ: причины роскоши, ея вліянія, связи и отношенія дѣлаютъ въ мысли моей такое соплетеніе добра и зла, что естьлибы оную оковать, или истребить возможно было, то я усумнился бы еще въ томъ, что позволено ли сдѣлать первое, и полезно ли будетъ второе.
„Я согласенъ, сказалъ Велисарій, что роскошь въ Государствѣ тоже, что и тѣ безчестные люди, которые съ знатными людьми вступили въ родство. Для нихъ хотя нѣсколько времени ихъ и щадятъ, но конецъ ихъ бываетъ тюремное заключеніе. Но я столь далеко входить не буду, а начнемъ тѣми дѣлами, ко-
