чныхъ словъ? Какимъ образомъ хотятъ установить его? отдѣленіемъ отъ корня, превращеніемъ свойствъ онаго, произвольнымъ набросаніемъ въ него всякаго рода почерпнутыхъ изъ чужихъ языковъ, часто совсѣмъ непонятныхъ новозначеній? Мнѣ кажется языкъ тогда устанавливается, когда стараются открыть источники его, добраться до корней словъ, изслѣдовать всѣ его свойства, всѣ тонкости и силы выраженій; а не тогда, когда, чрезъ подверганіе его всегдашнимъ новостямъ и перемѣнамъ, мы предковъ своихъ, а потомки наши насъ разумѣть не будутъ. Сомнительно, чтобъ отъ того произошли великіе въ наукахъ и просвѣщеніи успѣхи. Но обратимся къ иностраннымъ словамъ: можетъ быть скажутъ, что безъ нихъ обойтиться не можно, и нѣтъ ни одного языка, въ которомъ бы ихъ не было. Положимъ такъ; но надобно ли въ семъ случаѣ взять за основаніе себѣ какое нибудь правило? Надобно ли на чемъ нибудь остановиться? или не останавливаясь ни на какомъ разсужденіи, дать волю вносить въ языкъ свой всякія слова всякому, кто какое знаетъ? Мнѣ кажется разсудокъ не есть излишняя вещь; а естьли мы разсуждать станемъ, то и увидимъ, что иностранныя слова не обогащаютъ, но портятъ языкъ, и отнимаютъ у него собственное его богатство. Естьлибъ звѣздочеты наши не старались изъясниться по Руски, то по сю пору называли бы мы равноденствіе Экиноксомъ, солнцестояніе Солстиціемъ, обращеніе Цыркуляціею, окружность Цыркумференціею, уголъ Ангулемъ, прямое восхожденіе Ассансіондретомъ, и проч. Естьли бы мореплаватели наши не отвыкали, гдѣ только возможно, отъ иностранныхъ словъ, то и по нынѣ, какъ при Петрѣ Великомъ, вмѣсто сниматься съ якоря, писалибы Туунморъ. Я думаю для многихъ причинъ гораздо лучше, когда
