Перенимай у тѣхъ, хоть много ихъ, хоть мало,
Которыхъ тщаніе искусству ревновало,
И показало имъ, коль мысль сія дика,
Что не имѣемъ мы богатства языка.
Сердись, что мало книгъ у насъ, и дѣлай пѣни:
Когда книгъ Рускихъ нѣтъ, за кѣмъ ийти въ степени?
Однако больше ты сердися на себя,
Иль на отца, что онъ не выучилъ тебя.
А естьлибъ юность ты не прожилъ своевольно;
Тыбъ могъ въ писаніи искусенъ быть довольно.
Трудолюбивая пчела себѣ беретъ
Отвсюду то, что ей потребно въ сладкій медъ,
И посѣщающа благоуханну розу,
Беретъ въ свои соты частицы и съ навозу.
Имѣемъ сверѣхъ того духовныхъ много книгъ:
Кто виненъ вѣ томъ, что ты Псалтыри не постигъ,
И бѣгучи по ней, какъ въ быстромъ морѣ судно,
Съ конца въ конецъ разъ сто промчался безразсудно.
Коль, АЩЕ, ТОЧІЮ, обычай истребилъ;
Кто нудитъ, чтобъ ты ихъ опять въ языкъ вводилъ?
А что изъ старины понынѣ не отмѣнно,
То можетъ быть тобой повсюду положенно.
Не мни, что нашъ языкъ не тотъ, что въ книгахъ чтемъ,
Которы мы съ тобой, не Русскими зовемъ.
Онъ тотже, а когда бъ онъ былъ иной, какъ мыслишь,
Лишъ только отъ того, что ты ево не смыслишь;
Такъ чтожъ осталось бы при Русскомъ языкѣ?
Отъ правды мысль твоя гораздо въ далекѣ.
Не знай наукъ, когда не любишь ихъ, хоть вѣчно,
А мысли выражать знать надобно конечно.“
„О вы! которые стремитесь на Парнасъ,
Нестройнаго гудка имѣя грубый гласъ,
