сдѣлать; ибо онъ намѣренъ былъ предоставить навсегда Дворянству и Народу Шешіанскому власть законодательную. Да сохранить насъ небо! сказалъ ему Ченгисъ, разговаривая съ нимъ, что бы Тифанъ сдѣлалъ изъ правленія своего отечества странное смѣшеніе Единоначалія съ Народодержавіемъ, которое стараясь быть обоими, будетъ ни то ни другое. Шешіанскій народъ долженъ почитать Государя своимъ отцемъ, а самаго себя, въ разсужденіи его, младенцемъ. Когда онъ желаетъ быть болѣе, желаетъ имѣть право ограничить Государя, предписать ему и правленію законы, и производитъ самъ важнѣйшія свои дѣла; то не должно ему поставлять себѣ Государя. Кто можетъ управлять собою самъ, тотъ не имѣетъ нужды ни въ надзирателѣ, ни въ наставникѣ. Когда же напротивъ того признаетъ онъ Государя отцем своимъ и почитаетъ себя меньше его; то какое было бы безуміе, желать оставить на его произволѣніе нужнѣйшую часть управленія! Какая глупость полагаться на мудрость, или щастіе сихъ малолѣтныхъ, дабы видѣть, какимъ законамъ восхотятъ они повиноваться подъ какими условіями и сколько времени! И такъ довлѣетъ токмо Государю быть въ одно время законоположникомъ и исполнителемъ законовъ. Правленіе единаго приближается по существу своему къ Ѳеократіи (Богоправленію), управляющему неизмѣримое цѣло[?] Богъ, говоря собственно, есть для всѣхъ существъ одинъ законоположникъ, и одно желаніе давать такіе законы, которые не проистекаютъ изъ Его законовъ или съ оными не сходствуютъ, было бы высочайшимъ степенемъ неразумія и нечестія. Естество и собственное наше сердце суть яко скрижали, на коихъ начерталъ Богъ непремѣняемые законы свои неизгладимыми чертами. Владычествующій, разсуждаемый яко
