блюдая сіе, благонадежно возможетъ оно по своему хотѣнію управлять всемъ свѣтомъ.
„Но я держусь болѣе того, о чемъ мы теперь разсуждаемъ. Высокомѣрные нравы Вельможь дѣлаютъ ихъ алчными и несправедливыми; но простота нравовъ сдѣлала бы ихъ самихъ умѣренными, человѣколюбивыми и великодушными; а коль скоро величайшія выгоды порока перешли бы къ добродѣтели; то таже бы самая склонность, которая влекла ихъ къ пороку, устремила бы ихъ къ добродѣтели.
„Прекрасное сновидѣніе! сказалъ Юстиніанъ. — Отнюдь нѣтъ никакого сновидѣнія, отвѣтствовалъ Велисарій, хотѣть руководствовать людей чрезъ собственное ихъ самолюбіе и пользу. Вспомни только, какимъ образомъ въ раждающейся республикѣ составился Сенатъ, въ которомъ столько добродѣтель и геройство просіяли. Въ Римѣ тогда ни что не почиталось выше великости души; потому что оказываемо было всеобщее уваженіе благонравію, высокопочитаніе добродѣтели, и прославляли геройскіе нравы. Таковы были во всѣ времена главныя движущія пружины сердецъ человѣческихъ. Я знаю, что долговременный навыкъ, а особливо навыкъ тиранства не безъ сопротивленія уступаетъ и самымъ сильнѣйшимъ побужденіямъ. Но вмѣсто одного человѣка неправеднаго, который бы ожесточился противъ страха, поношенія, немилости и презрѣнія, найдется тысяча такихъ, которыхъ сіе обузданіе, совокупляясь съ поощреніемъ славы, приведетъ на стезю чести и добродѣтели. Продолжая такимъ образомъ, я предполагаю, что честные люди народомъ повелѣваютъ. А коль скоро такъ, то я жизнію моею ручаюсь, что таковый народъ, коего жизнь, свобода и имѣніе подъ защитою законовъ, и который ни притѣсненія, ни обидъ не чувствуетъ, пребудетъ по-
