венство бываетъ чрезмѣрно; но нѣтъ права истреблять оное.
„Признайся, сказалъ Императоръ, что роскошь къ чему нибудь потребна: она своими издержками уменьшаетъ сіе неравенство: то есть, что самая роскошь потребна къ изсушенію источниковъ роскоши. — Я въ этомъ признаюсь, сказалъ Велисарій, и соглашаюсь, что должно всѣ способы предоставить изтеченію богатствъ въ народъ; но отнюдь того не разумѣю, чтобъ тотъ, кто его имѣетъ, закапывалъ въ землю, ниже предписываю правила употребленія. Я уже сказалъ, что законы не долженствуютъ въ иное вмѣшиваться, какъ только возлагать на собственность тягость Государственныхъ нуждъ, оставляя неприкосновенною и священною часть пропитанія нужную, и касаясъ только избытковъ отъ продовольствія каждаго состоянія остающихся; все же прочее пусть будетъ зависѣть отъ всеобщаго мнѣнія. — Отъ мнѣнія! сказалъ Императоръ. — Да, отвѣчалъ Велисарій: оно безъ принужденія и насилія поставляетъ каждую вещь на свое мѣсто, и отъ него-то ожидать надлежитъ перемѣны во правахъ.
„Таковая перемѣна кажется вамъ трудною; но она зависитъ отъ воли и примѣра Государева. Когда изъ людей и равныхъ достоинствъ, скромному и добронравному отъ Государя лучшій пріемъ будетъ; и естьли Государь покажетъ пренебреженіе къ мотовству, тщеславнымъ издержкамъ и разпутной роскоши; взирать будетъ презирающимъ окомъ на паработившихся нѣгѣ, ласково же и почтительно на жертвующихъ собою общей пользѣ; то благородныя простота и мудрое домостроительство скоро содѣлаются вкусомъ его двора. Пышность не только не будетъ почтенною, но ниже благопристойною. Чистота и строгости нравовъ за-
