Окидывая бѣглымъ взглядомъ судьбы нашей литературы за послѣднія сто-полтораста лѣтъ, мы поражаемся ея быстрымъ и могучимъ разцвѣтомъ. Не прошло столѣтія съ того времени, какъ мы пріобщились къ европейской литературной жизни — и на нашемъ горизонтѣ появились два крупнѣйшихъ и еще не превзойденныхъ художника слова — Пушкинъ и Гоголь. Послѣдній, разсматриваемый въ отдаленіи полу-вѣка, на общемъ фонѣ развитія русской литературы представляетъ собою явленіе поразительное.
Чѣмъ былъ до Гоголя русскій романъ, русская повѣсть? Зародясь въ XVII вѣкѣ по образцу переводной, сильно окрашенная мистическимъ настроеніемъ создавшей ее среды и лишь въ слабой степени приближаясь къ реальному воспроизведенію явленій жизни, — эта повѣсть, не успѣвъ окрѣпнуть, тонетъ въ необозримомъ морѣ переводныхъ романовъ XVIII столѣтія. Со второй половины его, въ подражательномъ романѣ Эмина и другихъ появляются живые звуки, напоминающіе наше родное, видны живыя краски современной дѣйствительности, думы и чувства лучшихъ русскихъ людей. Но все это было отрывочно, случайно.
Нѣсколько позже безконечная вереница повѣстей, послѣдовавшая за извѣстными опытами въ этомъ родѣ Карамзина, — не оставила намъ ни одного сколько-нибудь замѣчательнаго произведенія, способнаго пережить послѣдующее столѣтіе. Повѣсти
Окидывая беглым взглядом судьбы нашей литературы за последние сто-полтораста лет, мы поражаемся её быстрым и могучим расцветом. Не прошло столетия с того времени, как мы приобщились к европейской литературной жизни — и на нашем горизонте появились два крупнейших и еще не превзойденных художника слова — Пушкин и Гоголь. Последний, рассматриваемый в отдалении полувека, на общем фоне развития русской литературы представляет собою явление поразительное.
Чем был до Гоголя русский роман, русская повесть? Зародясь в XVII веке по образцу переводной, сильно окрашенная мистическим настроением создавшей её среды и лишь в слабой степени приближаясь к реальному воспроизведению явлений жизни, — эта повесть, не успев окрепнуть, тонет в необозримом море переводных романов XVIII столетия. Со второй половины его, в подражательном романе Эмина и других появляются живые звуки, напоминающие наше родное, видны живые краски современной действительности, думы и чувства лучших русских людей. Но всё это было отрывочно, случайно.
Несколько позже бесконечная вереница повестей, последовавшая за известными опытами в этом роде Карамзина, — не оставила нам ни одного сколько-нибудь замечательного произведения, способного пережить последующее столетие. Повести
