леста, ни звука; а картина между тѣмъ ежеминутно казалась выше и выше: свѣтлѣй и чудеснѣй отдѣлялась отъ всего и вся превратилась, наконецъ, въ одинъ мигъ, плодъ налетѣвшей съ небесъ на художника мысли, — мигъ, къ которому вся жизнь человѣческая есть одно только приготовленіе. Невольныя слезы готовы были покатиться по лицамъ посѣтителей, окружившихъ картину. Казалось, всѣ вкусы, всѣ дерзкія неправильныя уклоненія вкуса слились въ какой-то безмолвный гимнъ божественному произведенію».
Реализмъ, какъ мы видимъ, выражается въ этой повѣсти уже не инстинктивнымъ стремленіемъ, какъ было у Гоголя раньше, но сознательнымъ опредѣленіемъ задачъ искусства. Эта сознательность реализма явилась у нашего писателя подъ вліяніемъ Пушкина, и любопытно, потому, что въ тѣхъ же «Арабескахъ», въ которыхъ помѣщенъ «Портретъ», находится статья «Нѣсколько словъ о Пушкинѣ». Для насъ эта статья, какъ оцѣнка Пушкина, уже не имѣетъ значенія, но она важна въ историческомъ отношеніи: съ одной стороны она выдѣляется изъ массы отзывовъ того времени о Пушкинѣ вѣрнымъ пониманіемъ его реализма, съ другой же стороны она характеризуетъ намъ требованія, предъявлявшіяся искусству самимъ Гоголемъ; а такъ какъ изложеніе этого profession de foi связано съ именемъ Пушкина, то мы имѣемъ право думать, что взгляды на искусство у Гоголя, если не возникаютъ, то выясняются именно подъ вліяніемъ Пушкина, которое, конечно, выражалось не въ одномъ сообщеніи сюжетовъ для «Ревизора» и «Мертвыхъ Душъ».
Остановимся на этой характеристикѣ поэзіи Пушкина. «Будучи поражены, говоритъ Гоголь, смѣлостью кисти Пушкина и волшебствомъ картинъ (кавказской природы и быта), всѣ читатели его, и образованные и необразованные, требовали наперерывъ, чтобы отечественныя историческія происшествія сдѣлались предметомъ его поэзіи, позабывая, что нельзя тѣми же красками, которыми рисуются горы Кавказа и его вольные обитатели, изобразить болѣе спокойный и гораздо менѣе исполненный
леста, ни звука; а картина между тем ежеминутно казалась выше и выше: светлей и чудесней отделялась от всего и вся превратилась, наконец, в один миг, плод налетевшей с небес на художника мысли, — миг, к которому вся жизнь человеческая есть одно только приготовление. Невольные слезы готовы были покатиться по лицам посетителей, окруживших картину. Казалось, все вкусы, все дерзкие неправильные уклонения вкуса слились в какой-то безмолвный гимн божественному произведению».
Реализм, как мы видим, выражается в этой повести уже не инстинктивным стремлением, как было у Гоголя раньше, но сознательным определением задач искусства. Эта сознательность реализма явилась у нашего писателя под влиянием Пушкина, и любопытно, потому, что в тех же «Арабесках», в которых помещен «Портрет», находится статья «Несколько слов о Пушкине». Для нас эта статья, как оценка Пушкина, уже не имеет значения, но она важна в историческом отношении: с одной стороны она выделяется из массы отзывов того времени о Пушкине верным пониманием его реализма, с другой же стороны она характеризует нам требования, предъявлявшиеся искусству самим Гоголем; а так как изложение этого profession de foi связано с именем Пушкина, то мы имеем право думать, что взгляды на искусство у Гоголя, если не возникают, то выясняются именно под влиянием Пушкина, которое, конечно, выражалось не в одном сообщении сюжетов для «Ревизора» и «Мертвых Душ».
Остановимся на этой характеристике поэзии Пушкина. «Будучи поражены, говорит Гоголь, смелостью кисти Пушкина и волшебством картин (кавказской природы и быта), все читатели его, и образованные и необразованные, требовали наперерыв, чтобы отечественные исторические происшествия сделались предметом его поэзии, позабывая, что нельзя теми же красками, которыми рисуются горы Кавказа и его вольные обитатели, изобразить более спокойный и гораздо менее исполненный
