у Гоголя при первыхъ его шагахъ на литературномъ поприщѣ въ Петербургѣ. Не касаясь неудачныхъ «Ганца Кюхельгартена» (написаннаго раньше) и стихотворенія «Италія», если остановиться на «Вечерахъ на хуторѣ близъ Диканьки», то въ этихъ повѣстяхъ бросается въ глаза съ одной стороны безотчетное упоеніе созерцаемой красотой милой сердцу малороссійской природы и малороссійскаго крестьянскаго быта, сильно идеализированнаго, а съ другой увлекательная веселость, къ которой отчасти подходитъ слѣдующая характеристика своихъ первыхъ произведеній, данная Гоголемъ: «Причина той веселости, которую замѣтили въ первыхъ сочиненіяхъ моихъ, показавшихся въ печати, заключалась въ нѣкоторой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мнѣ самому необъяснимой, которая происходила, можетъ быть, отъ моего болѣзненнаго состоянія. Чтобы развлекать самого себя, я придумывалъ себѣ все смѣшное, что̀ только могъ выдумать. Выдумывалъ цѣликомъ смѣшные лица и характеры, поставлялъ ихъ мысленно въ самыя смѣшныя положенія, вовсе не заботясь о томъ, зачѣмъ это, для чего, и кому отъ этого какая выйдетъ польза. Молодость, во время которой не приходятъ на умъ никакіе вопросы, подталкивала» (т. IV, стр. 248). Анализируя повѣсти, входящія въ составъ «Вечеровъ», мы видимъ въ нихъ не мало слѣдовъ той наблюдательности, о которой говорили, а въ освѣщеніи жизненнаго матеріала проявляется рядомъ съ идеализаціей, тотъ добродушный юморъ, который можетъ быть уподобленъ улыбкѣ матери, глядящей на шалости любимаго ребенка. Особенно такой характеръ безобидности юмора, любовности изображенія ярокъ, когда Гоголь рисуетъ намъ крестьянскіе типы; въ отношеніи же его къ немногимъ фигурамъ помѣщиковъ, къ Ивану Ѳедоровичу Шпонькѣ, его тетушкѣ и Григорію Григорьевичу Сторченко чувствуется нѣсколько иной (правда, едва уловимый) оттѣнокъ юмора.
Въ этихъ фигурахъ уже намѣчается та пошлость, которая наводитъ Гоголя на грустныя размышленія въ повѣстяхъ «Миргорода», въ «Старосвѣтскихъ помѣщикахъ» и въ «Повѣсти о
у Гоголя при первых его шагах на литературном поприще в Петербурге. Не касаясь неудачных «Ганца Кюхельгартена» (написанного раньше) и стихотворения «Италия», если остановиться на «Вечерах на хуторе близ Диканьки», то в этих повестях бросается в глаза с одной стороны безотчетное упоение созерцаемой красотой милой сердцу малороссийской природы и малороссийского крестьянского быта, сильно идеализированного, а с другой увлекательная веселость, к которой отчасти подходит следующая характеристика своих первых произведений, данная Гоголем: «Причина той веселости, которую заметили в первых сочинениях моих, показавшихся в печати, заключалась в некоторой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать самого себя, я придумывал себе всё смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставлял их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего, и кому от этого какая выйдет польза. Молодость, во время которой не приходят на ум никакие вопросы, подталкивала» (т. IV, стр. 248). Анализируя повести, входящие в состав «Вечеров», мы видим в них немало следов той наблюдательности, о которой говорили, а в освещении жизненного материала проявляется рядом с идеализацией, тот добродушный юмор, который может быть уподоблен улыбке матери, глядящей на шалости любимого ребенка. Особенно такой характер безобидности юмора, любовности изображения ярок, когда Гоголь рисует нам крестьянские типы; в отношении же его к немногим фигурам помещиков, к Ивану Федоровичу Шпоньке, его тетушке и Григорию Григорьевичу Сторченко чувствуется несколько иной (правда, едва уловимый) оттенок юмора.
В этих фигурах уже намечается та пошлость, которая наводит Гоголя на грустные размышления в повестях «Миргорода», в «Старосветских помещиках» и в «Повести о
