между Собакевичемъ и его постройками, «упористыми и безъ пошатки», его кабинетомъ, въ которомъ «все было прочно и неуклюже въ высочайшей степени»? А комната Плюшкина, заставляющая предчувствовать ея обитателя? И эта сторона творчества Гоголя не прошла безслѣдно. Всего больше она отразилась на Гончаровѣ: припомнимъ кабинетъ Обломова, птичій дворъ Марѳиньки, губернскій городъ, какимъ его видитъ Райскій въ знойный лѣтній день, когда въ немъ господствуетъ тишина кладбища. У Тургенева и Достоевскаго такихъ картинъ сравнительно меньше, но и у нихъ можно отмѣтить, напримѣръ, описаніе старинныхъ деревенскихъ домовъ въ «Фаустѣ» и «Дворянскомъ гнѣздѣ», комнаты старца Зосимы въ «Братьяхъ Карамазовыхъ». Съ необыкновенною рельефностью выступаетъ у Гоголя и наружность дѣйствующихъ лицъ. Пріемы изображенія ея во многомъ сходны съ тѣми, которыми онъ пользуется въ описаніяхъ природы. Большую роль играютъ и здѣсь сравненія, оригинальныя и полныя жизни. «Маленькіе глазки Плюшкина бѣгали изъ-подъ высоко выросшихъ бровей, какъ мыши, когда, высунувши изъ темныхъ норъ остренькія морды, насторожа уши, и моргая усомъ, онѣ высматриваютъ, не затаился ли гдѣ котъ или шалунъ-мальчишка и нюхаютъ подозрительно самый воздухъ». Собакевичъ показался Чичикову «весьма похожимъ на средней величины медвѣдя… Есть много на свѣтѣ такихъ лицъ, надъ отдѣлкой которыхъ натура недолго мудрила, не употребляла никакихъ мелкихъ инструментовъ, какъ-то напильниковъ, буравчиковъ и прочаго, но просто рубила со всего плеча: хватила топоромъ разъ — вышелъ носъ, хватила въ другой — вышли губы, большимъ сверломъ ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свѣтъ, сказавши: живетъ! Такой же самый крѣпкій и на диво стаченный образъ былъ у Собакевича». Здѣсь, какъ и въ описаніяхъ природы, слово приближается къ живописи: «Мертвыя Души», съ этой точки зрѣнія — настоящая галлерея портретовъ. Такіе же портреты мы встрѣчаемъ у Тургенева, Достоевскаго, Льва Толстого. Каждый изъ нихъ рисуетъ ихъ по своему: Тур-
между Собакевичем и его постройками, «упористыми и без пошатки», его кабинетом, в котором «всё было прочно и неуклюже в высочайшей степени»? А комната Плюшкина, заставляющая предчувствовать её обитателя? И эта сторона творчества Гоголя не прошла бесследно. Всего больше она отразилась на Гончарове: припомним кабинет Обломова, птичий двор Марфиньки, губернский город, каким его видит Райский в знойный летний день, когда в нём господствует тишина кладбища. У Тургенева и Достоевского таких картин сравнительно меньше, но и у них можно отметить, например, описание старинных деревенских домов в «Фаусте» и «Дворянском гнезде», комнаты старца Зосимы в «Братьях Карамазовых». С необыкновенною рельефностью выступает у Гоголя и наружность действующих лиц. Приемы изображения её во многом сходны с теми, которыми он пользуется в описаниях природы. Большую роль играют и здесь сравнения, оригинальные и полные жизни. «Маленькие глазки Плюшкина бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши, и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун-мальчишка и нюхают подозрительно самый воздух». Собакевич показался Чичикову «весьма похожим на средней величины медведя… Есть много на свете таких лиц, над отделкой которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как то напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со всего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: живет! Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича». Здесь, как и в описаниях природы, слово приближается к живописи: «Мертвые Души», с этой точки зрения — настоящая галерея портретов. Такие же портреты мы встречаем у Тургенева, Достоевского, Льва Толстого. Каждый из них рисует их по своему: Тур-
