однимъ дѣломъ эстетическаго вкуса, но и дѣломъ чрезвычайно сильнаго общественнаго впечатлѣнія… Если взглянуть на дальнѣйшій ходъ русской литературы, для насъ представляется несомнѣннымъ, что интересъ этой литературы къ изображенію внутреннихъ движеній личной жизни и къ изображенію явленій общественныхъ, осужденіе общественныхъ неправдъ и исканіе нравственнаго идеала, все это жизненное стремленіе общества — въ чисто художественной области всего больше восходитъ именно къ Гоголю. Такъ, очевидно, что первое произведеніе Достоевскаго: «Бѣдные люди» было прямо варіантомъ «Шинели» Гоголя; какъ его изображенія людей, потерявшихъ внутреннее равновѣсіе («Двойникъ» и проч.), близки къ «Запискамъ Сумасшедшаго»; такъ-называемая «натуральная» школа сороковыхъ годовъ уже въ то время приписывалась внушеніямъ Гоголя. Цѣлый тонъ послѣдующей литературы, направленной на изученіе общественныхъ явленій, свидѣтельствуетъ о нравственномъ вліяніи Гоголя…
Извѣстна тяжкая внутренняя борьба, какую переживалъ Гоголь въ свои послѣдніе годы въ поискахъ истиннаго смысла искусства. Онъ былъ не въ силахъ разрѣшить поставленной имъ себѣ задачи; неудовлетворенный тѣмъ, что̀ было имъ создано раньше, онъ приходилъ къ отрицанію своихъ прежнихъ великихъ произведеній, своего «смѣха», которому онъ прежде давалъ такую краснорѣчивую защиту; онъ впадалъ въ роковое противорѣчіе съ самимъ собой, впадалъ въ явныя и печальныя заблужденія, которыя (по выходѣ въ свѣтъ «Выбранныхъ Мѣстъ») вызвали страстное негодованіе восторженныхъ поклонниковъ его прежнихъ произведеній, — но и среди этихъ глубоко печальныхъ ошибокъ, получившихъ для него истинно трагическое значеніе, оставалась одна черта, которая обезоруживала и примиряла: это — возвеличеніе искусства, которое становилось для него дѣломъ прямо религіознаго служенія.
Въ тяжелыхъ внѣшнихъ условіяхъ, въ какія становилась русская литература въ силу своей исторической судьбы, она, въ высшихъ моментахъ ея развитія дѣйствительно совершала
одним делом эстетического вкуса, но и делом чрезвычайно сильного общественного впечатления… Если взглянуть на дальнейший ход русской литературы, для нас представляется несомненным, что интерес этой литературы к изображению внутренних движений личной жизни и к изображению явлений общественных, осуждение общественных неправд и искание нравственного идеала, всё это жизненное стремление общества — в чисто художественной области всего больше восходит именно к Гоголю. Так, очевидно, что первое произведение Достоевского: «Бедные люди» было прямо вариантом «Шинели» Гоголя; как его изображения людей, потерявших внутреннее равновесие («Двойник» и проч.), близки к «Запискам сумасшедшего»; так называемая «натуральная» школа сороковых годов уже в то время приписывалась внушениям Гоголя. Целый тон последующей литературы, направленной на изучение общественных явлений, свидетельствует о нравственном влиянии Гоголя…
Известна тяжкая внутренняя борьба, какую переживал Гоголь в свои последние годы в поисках истинного смысла искусства. Он был не в силах разрешить поставленной им себе задачи; неудовлетворенный тем, что было им создано раньше, он приходил к отрицанию своих прежних великих произведений, своего «смеха», которому он прежде давал такую красноречивую защиту; он впадал в роковое противоречие с самим собой, впадал в явные и печальные заблуждения, которые (по выходе в свет «Выбранных мест») вызвали страстное негодование восторженных поклонников его прежних произведений, — но и среди этих глубоко печальных ошибок, получивших для него истинно трагическое значение, оставалась одна черта, которая обезоруживала и примиряла: это — возвеличение искусства, которое становилось для него делом прямо религиозного служения.
В тяжелых внешних условиях, в какие становилась русская литература в силу своей исторической судьбы, она, в высших моментах её развития действительно совершала
